Сталин или русские. Русский вопрос в сталинском СССР

В 1881 году – том самом, когда революционерами-террористами был убит император Александр II, – Толстой писал его сыну, новому императору Александру III: «Что такое революционеры? Это люди, которые ненавидят существующий порядок вещей, находят его дурным и имеют в виду основы для будущего порядка вещей, который будет лучше. Убивая, уничтожая их, нельзя бороться с ними. Не важно их число, а важны их мысли. Для того, чтобы бороться с ними, надо бороться духовно. Их идеал есть общий достаток, равенство, свобода. Чтобы бороться с ними, надо поставить против них идеал такой, который бы был выше их идеала, включал бы в себя их идеал. Французы, англичане, немцы теперь борются с ними и также безуспешно. Есть только один идеал, который можно противуставить им. И тот, из которого они выходят, не понимая его и кощунствуя над ним, – тот, который включает их идеал, идеал любви, прощения и воздания добра за зло. Только одно слово прощения и любви христианской, сказанное и исполненное с высоты престола, и путь христианского царствования, на который предстоит вступить вам, может уничтожить то зло, которое точит Россию. Как воск от лица огня, растает всякая революционная борьба перед царем – человеком, исполняющим закон Христа»[207]. К тому же самому – к идеалу любви – Толстой призывал и революционеров: «Достигается это освобождение от мучащего и развращающего людей зла не тем, что люди укрепят или удержат существующее устройство: монархию, республику, какую бы то ни было, и не тем, что, уничтожив существующее устройство, установят лучшее, социалистическое, коммунистическое, вообще не тем, что одни люди будут себе представлять известное, считаемое ими наилучшим, устройство общества и будут насилием принуждать к нему других людей, а только тем, что каждый человек (большинство людей), не думая и не заботясь для себя и для других о последствиях своей деятельности, будет поступать так или иначе, не ради того или иного устройства общества, а только ради исполнения для себя, для своей жизни, признаваемого им высшим, закона жизни, закона любви, не допускающего насилия ни при каких условиях»[208].

И все же в революционерах Толстой видел большую опасность, нежели в монархии: «Если даже и допустить то, что вследствие особенно невыгодно сложившихся для правительства обстоятельств, как, например, во Франции в 1870 году, какое-либо из правительств было бы свергнуто силою и власть перешла бы в другие руки, то эта новая власть ни в каком случае не была бы менее угнетательной, чем прежняя, а всегда, напротив, защищая себя от всех озлобленных свергнутых врагов, была бы более деспотична и жестока, чем прежняя, как это и было при всех революциях»[209].

«Социалистическое же учение Толстой охарактеризовал как «суеверие», «псевдофилософию», поверхностное лженаучное учение, полное «неясностей, произвольных положений и противоречий и просто глупостей»… Толстого отталкивало утверждение социалистов, что они знают законы развития человеческого общества и могут предсказать результат этого процесса. Кроме того, он критиковал марксистский тезис о прогрессивном характере пролетаризации сельского населения, считал нереалистической социалистическую концепцию разделения собственности и предсказывал, что реорганизация производства в духе социалистического учения неизбежно приведет к закрепощению рабочих», – отмечает Д. Фалькнер[210].

* * *

Вторая категория репрессированных, которую я хочу подчеркнуть в контексте русского вопроса, – это православное духовенство. Главным политическим вектором дореволюционной Церкви всегда был национал-патриотизм. «Десятки епископов и сотни, если не тысячи священников Православной русской церкви в предреволюционное время были не просто активистами русских националистических организаций, но входили в их руководство. Среди депутатов III и IV Государственной думы Российской империи было около 10 % священников. В большинстве своем они принадлежали к созданным при поддержке черносотенных организаций «правой» и «националистической» фракциям, формируя от 25 до 30 % их состава»[211]. «Все три патриарха Русской церкви [заставшие дореволюционную Россию взрослыми] были в рядах союзников [Союза русского народа], – писал В. Клыков. – Святейший Тихон (Беллавин) во время своего служения на Ярославской кафед ре был почетным председателем Ярославского отдела Союза, святейший Алексий (Симанский) в бытность ректором Тульской семинарии был председателем Тульского отдела Союза, и даже святейший Сергий (Страгородский), имевший репутацию завзятого либерала, лично освящал хоругвь и знамя Союза русского на рода»[212].