Сталин или русские. Русский вопрос в сталинском СССР

Условия содержания наших пленных в нацистских лагерях конечно же подталкивали их к измене советской присяге. «В 1941–1945 годах, по данным противника, в плен попали около 6,2 млн советских военнослужащих. Из них до 13 ноября 1941 года были освобождены и отпущены на оккупированных территориях почти 320 тыс. человек – преимущественно те, кто называл себя «украинцами» или «белорусами»… Из оставшихся 5,8 млн (исключая перебежчиков, которых насчитывалось за все годы войны 315 тыс., – еще по численности две армии) умерли от голода и лишений, а также погибли от нацистских репрессий 3,3 млн (60 %). Из выживших 2,4 млн советских пленных примерно 950 тыс. вступили на службу в разные антисоветские вооруженные формирования (РОА и др.), около 500 тыс. бежали или были освобождены в 1943–1944 годах советскими войсками и союзниками, остальные (около 1 млн) дождались весны 1945 года»[274].

«Через Международный Красный Крест (МКК) воюющие страны помогали своим военнослужащим, оказавшимся в плену: присылали медикаменты, продовольствие, одежду, поддерживали морально. Но это не распространялось на советских военнопленных, поскольку СССР не подписал Женевскую конвенцию 1929 г. об обращении с военнопленными. В отличие от правительств других стран, в том числе и гитлеровского, Советское правительство объявило красноармейцев, попавших в плен, не военнопленными, а предателями, преступниками, вследствие чего Международный Красный Крест не получал средств на их содержание»[275].

Интересно и то, что в начале войны, пока нацисты не успели показать свое лицо, наши солдаты сдавались в плен слишком уж часто, неестественно часто. «Общая численность войск Западного фронта к 22 июня 1941 года насчитывала примерно 600 тыс. человек. Потери с 22 июня до 10 июля (Минско-Белостокское сражение) – более 0,5 млн человек, из них погибших примерно 80 тыс., остальные (более 400 тыс.) – это пленные. В целом за первые 6 месяцев войны – 3,8 млн пленных, из них примерно 200 тыс. (две армии по численности) – это перебежчики. Количество пленных немцев к январю 1942 года – примерно 10 тыс. человек», – отмечает Александров[276].

«Среди тех командиров Красной армии, которые стали офицерами и генералами власовской армии к апрелю 45-го года (я беру только советских граждан, эмигрантов сейчас я не касаюсь), мною установлены пять георгиевских кавалеров Первой мировой войны, девять кавалеров старых русских орденов Первой мировой войны, два Героя Советского Союза, 33 кавалера советских орденов, в том числе 19 из них были кавалерами ордена Красного Знамени, четыре кавалера медали «За отвагу», – рассказывает Александров. – Один летчик, служивший во власовской авиации (возможно, он был третьим Героем Советского Союза; проблема в том, что никаких наградных документов на этого человека не сохранилось), – он сбил тараном немецкий истребитель в сталинградском небе»[277]. Все это очень показательно, даже если предательство перечеркнуло их заслуги перед страной.

Что касается русской эмиграции, то на одной с Гитлером стороне воевало 13–14 тыс. добровольцев, и лишь несколько сотен – в европейском Сопротивлении[278]. Можно объяснять это ненавистью к собственному народу, как объясняли большевики, но тогда непонятно, почему нацисты не допускали белоэмигрантов на оккупированные территории без специального разрешения, опасаясь их антигерманского влияния на советских граждан (данный факт, впрочем, не умаляет ошибочности пособничества немцам, а подчеркивает ее). То, что слова поддержки в адрес Гитлера произнесли национально ориентированные эмигранты – литературный классик Шмелев[279], гениальный авиаконструктор и деятель Русского национального союза Сикорский[280], ряд иерархов Русской зарубежной православной церкви, ряд белых генералов, – это указывает не только на их оторванность от своего народа и абсолютное непонимание ими происходящего, но и на природу большевистской власти, выдавившей их за границу. Она была им чужда не только лично и социально-политически, но и отечественно, потому что русской национальной властью до середины 30-х годов себя не позиционировала – наоборот, преподносила себя агрессивно-безнациональной и русофобской. Не столь многие в эмиграции могли поверить в перерождение Сталина. Шмелев писал Ильину 15 октября 1939-го: «В главной сути, гитлеризм – производное большевизма. И если сразят первый, то должны покончить и со вторым. Иначе – не будет Правды. Есть близорукие, что думают, будто, вопреки своему существу, большевики «собирают Россию». Какая аберрация! Дьявол пытается обмануть русский народ, говорит об Александре Невском и Петре, а дело его – вселенский пожар. Два идола подпирают друга, думая перехитрить!»[281] Все это, однако, лишь объясняет заблуждения части эмиграции насчет войны, но не оправдывает их.