Старость — это надолго

В кухне доктор поблагодарил повара за чудесный обед. Такой комплимент его стряпне был в этот день как никогда далек от истины. Брат Модест пересолил суп и разварил овощи — от горя он совсем упал духом и едва понимал, что делает. Покидая кухню, Андре подумал, что если так дальше пойдет, жизнь всех монахов окажется под угрозой. С полусырыми мясом и рыбой шутки плохи.

Минуту постояв во дворе, доктор направился к келье брата Рикардо. Он решил позаимствовать его чернильницу. Покойники не пишут писем. Забрав все, что хотел, он вернулся в келью послушников и прикрыл дверь за собой. Вещи валялись на кровати в полном беспорядке, но доктор не обратил на это внимания. Он уселся к столу, сдвинул в сторону ненужный хлам и принялся работать.

Андре не знал, для кого пишет этот протокол. Брат Дамьен сам заварил кашу, сам и расхлебал ее сполна. Разоблачать его сообщников доктору совсем не хотелось. Он симпатизировал брату Арману, жалел брата Андони и даже брату Серхио сопереживал где-то в глубине души. Тяжелые судьбы, сложные характеры… Так стоит ли рассказывать об их прегрешениях и без того суровому начальству?

Андре колебался над чистым листом с пером в руке. Может быть, оставить все как есть? Он тряхнул головой: не пойдет! Его долго водили тут за нос, и он опишет все как есть. Как и его коллега и покровитель, брат Бартоломью из Кавайона, доктор считал, что на бумаге любая загадка выглядит яснее. Даже если протокол не попадет в нужные руки, он поможет разглядеть то, что ранее оставалось невидимым.

Строчки одна за другой ложились на бумагу. Андре добрался до событий сегодняшнего утра и остановился, припоминая детали обстановки. Брат Рикардо вел весьма аскетичный образ жизни, практически не имел собственности, так что описывать было почти нечего. Хватило одного предложения. Вновь и вновь перечитывая его, доктор отложил перо. Что-то было не так.

«Кровать, опрокинутый табурет, погасший светильник на полу, пустой крюк, к которому привязана веревка; у закрытого окна стол, на нем личная библия и чернильница с пером».

Как будто бы все. Ничего там больше не было.

А должно было быть?

Он взглянул в окно. Накануне садовник подрезал ветки у деревьев. Один старик против сада в сотню крон. Целый день провести за тяжелой работой, а потом наложить на себя руки? В голове не укладывается! Этому должно быть какое-то объяснение.

Андре перевел взгляд на чернильницу — она показалась ему знакомой. Или в монастыре все письменные приборы одинаковы? Повинуясь порыву, он встал, вышел за дверь и толкнул другую. Стол в келье летописца было пуст, что неудивительно. Но исчезла не только летопись, но и чистые листы бумаги, а также чернильница. Несомненно, именно она сейчас стояла на столе в келье послушников. И ею собирался недавно воспользоваться брат Рикардо. Мало того — воспользовался, ведь бумаги в его келье не обнаружено, хотя на столе секретаря не осталось ни единого листа.

Стало быть, кто-то похитил послание? Самая очевидная кандидатура для этого — брат Арман. Он был замешан в побеге и первым обнаружил тело. Если молчальник действительно совершил самоубийство, то оставил дверь приоткрытой, надеясь, что первым туда заглянет его друг — повар. Тот не стал бы шарить по карманам и воровать записки, а побежал бы прямиком к доктору. О вознице такого не скажешь.

С другой стороны, если кто-то убил садовника, то о предсмертной записке и речи идти не может… Там было что-то другое. Что-то очень важное для убийцы. Брат Рикардо не мог говорить, зато мог писать. Что за тайну носил в себе этот безумный молчальник? Возвращение Лу вновь оторвало доктора от размышлений. Скрывая досаду, он усадил слугу за очередной урок: велел переписывать признаки кори, а после повторить наизусть «Отче наш». Пока юный ученик пыхтел над заданием, Андре расхаживал по келье, с протоколом в руках и пытался вернуться к ускользающей из-под носа догадке.

Надрывный звон с колокольни возвестил о начале вечерней мессы и скором ужине. Доктор лишь подивился, как быстро пролетел день. Слуга с надеждой поглядел в сторону двери, но Андре покачал головой. Присутствие на церковной службе ничего им не даст, а уроков в этом горе-путешествии уже пропущено немало.

Вздохнув, Лу вернулся к учебе. Давая ему задания на переписывание бессмысленных, с точки зрения слуги, текстов, Андре надеялся убить двух зайцев: быстрее развить навыки чтения и чистописания. От напряжения парень высунул язык и тяжело вздыхал, когда особо заковыристое словечко оставалось позади. Расправившись с письменной работой, он с запинкой прочитал молитву. Андре остался доволен.

— Вы перевод обещали, — напомнил Лу, когда мучительный урок закончился.

— Обещал… Впрочем, думаю, вам лучше спросить помощи у брата Модеста. Он весьма дружелюбен, а кроме того осведомлен в богословии куда лучше, чем я.