Старые страницы

Требуется съ женщины много, платится мало. Диво ли, что соблазнъ боле сладкой и сытой жизни отбиваетъ ее отъ труда и бросаетъ въ разрядъ «продажной красы»? О предпочтеніи перваго второй можно говорить справедливыя и хорошія слова съ утра до ночи. Ho y справедливыхъ и хорошихъ словъ есть одинъ огромный недостатокъ: какъ голосъ долга, они вс требуютъ отъ человка подвижничества во имя идеи. Подвижничество же массамъ не свойственно, но лишь единицамъ изъ массъ. Очень хорошо быть Виргиніей, но, если бы Виргиніи встрчались по двнадцати на дюжину, ихъ не заносили бы на скрижали исторіи, какъ поучительную рдкость. И – когда двочк лтъ 17–18 предоставляется выборъ между пятнадцатичасовою ежесуточною каторгою и паденіемъ, она обычно предпочитаетъ грхъ и сытую жизнь честному труду на житейской каторг. Одной Виргиніей въ спискахъ житейскихъ становится меньше, одной Катюшей Масловой – больше. Эти бдныя Катюши Масловы гибнутъ, какъ мотыльки на свч – сотнями, тысячами, тупо принимая свою гибель, какъ нчто роковое, неотмнное. Чтобы мотылекъ не летлъ на свчу, надо поставить между нимъ и ею надежный экранъ… Такой экранъ, говорятъ намъ, есть женскій трудъ, полноправный съ трудомъ мужчины. Прекрасно. Но сдлайте же трудъ этотъ и равноцннымъ труду мужчины, потому что иначе – экранъ дырявый, не заслоняетъ свчи. Если выхотите, чтобы женскій трудъ парализовалъ проституцію, сдлайте его хоть сколько-нибудь способнымъ не теряться въ сосдств съ нею своимъ безсильнымъ заработкомъ въ совершеннйшій мизеръ; a жизнь честной работницы сдлайте сыте и, слдовательно, завидне мишурной обстановки – «убогой роскоши наряда», достающейся въ удлъ продажнымъ женщинамъ. Если общество въ состояніи достигнуть такого блага, проституція погибнетъ сама собою; если нтъ, – то благожелательные и краснорчивые конгрессы противъ нея – не боле, какъ то самое бросаніе камешковъ въ воду, при коемъ Кузьма Прутковъ рекомендовалъ наблюдать круги, ими образуемые, «ибо иначе иной, пожалу, назоветъ такое занятіе пустою забавою»!

1899.

II. «Аглицкій милордъ»

По всмъ газетамъ прокатилась скандальнымъ громомъ, такъ называемая, бекетовская исторія. Власть имущій казанскій земецъ, человкъ изъ хорошей дворянской фамиліи, богатый, образованный, обольстилъ бдную двушку, сельскую учительницу, состоявшую подъ его началомъ. Когда утхи любви привели жертву казанскаго Донъ-Жуана къ интересному положенію, онъ же, Донъ-Жуанъ этотъ, уволилъ ее отъ должности – за развратное поведеніе. Опозореняая и выброшенная на улицу, двушка сдлала обольстителю своему колоссальныйскандалъ, обратясь съ жалобою въ земское собраніе, при чемъ разъяснила грязную исторію во всхъ подробностяхъ, не пожалвъ ни «его», ни себя. Получилась весьма отвратительная картина нравственнаго насилія, начальственнаго понудительства на развратъ и какой-то озврлой, безсмысленной жестокости, смнившей «любовь» посл того, какъ вожделнія были удовлетворены, страсти остыли, наступили пресыщеніе и звота. Земцы были справедливо возмущены, и лишь одинъ въ сонм ихъ остался спокоенъ и даже, можно сказать, величавъ до чрезвычайности – самъ герой сквернаго дла. Съ надменнымъ хладнокровіемъ англійскаго или, – какъ въ старину говорилось и какъ на «французско-нижегородскомъ» язык оно лучше выходитъ, – «аглицкаго» милорда, съ краснорчіемъ и апломбомъ, достойными лучшаго примненія, онъ «имлъ честь заявить почтенному собранію», что связи своей съ учительницею не отрицаетъ, но это – его, аглицкаго милорда, частное дло, a не вопросъ общественный и, слдовательно, обсужденію почтеннаго собранія поступокъ его подлежать не можетъ и ве долженъ. Но, сладострастничая en homme prive, онъ считаетъ долгомъ своимъ блюсти цломудріе въ качеств дятеля общественнаго, – и вотъ почему не только почелъ себя обязаннымъ уволить свою жертву отъ должности, но и вмняетъ увольненіе это себ не въ грхъ, a въ заслугу. Онъ обязанъ удалять отъ обучающихся во ввренныхъ его надзору школахъ дтей вредные и дурные примры, а, конечно, никто не скажетъ, чтобы беременная двушка, въ качеств наставницы, была для отрочества примромъ поучительнымъ. Словомъ: