Стенание

Он посмотрел на письмо, которое все еще держал в руке. Его веко подергивалось, и я подумал, что парень может не совладать с собой, но он сделал глубокий вдох, и его лицо окаменело. Я попытался протянуть руку к письму, но Ник схватил его еще крепче.

– Что произошло? – снова спросил я. – Зачем ты выбросил монеты?

Мой ученик холодно произнес:

– Прошу прощения за ту вспышку. Это больше не повторится.

– Николас, – сказал я, – не говори со мной таким тоном. Ты же знаешь: я всегда помогу тебе, чем смогу.

Веко юноши опять задергалось.

– Да. Извините. – Он замолчал, уставившись в окно на квадрат площади, а потом произнес, по-прежнему глядя туда: – Я рассказывал вам, что родители угрожали лишить меня наследства в пользу моего кузена, потому что я отказался жениться на девушке, которую не люблю.

– Ну да, а я еще посоветовал тебе не принимать это близко к сердцу…

– Мои отец и мать – упрямые люди. Они… они не смогли подчинить меня своей воле и поэтому решили идти до конца. – На его лице появилась слабая печальная усмешка. – Последней каплей стал поединок. Я вам про это не говорил.

Николас повернулся и посмотрел мне в глаза; на его лице смешались свирепость и отчаяние.

– Какой еще поединок? – удивился я.

Парень издал хриплый смешок:

– Когда отец пытался женить меня на этой бедной девушке, хотя ни она, ни я этого не хотели, я совершил ошибку, доверившись одному жившему рядом другу. Вернее, это я думал, что он мне друг и определенно джентльмен, – Овертон произнес это слово, столь много значившее для него, с неожиданной горечью, – но этот человек был транжирой, и его родители посадили сына на скудный паек. И он сказал, что, если я не дам ему два соверена, он расскажет моему отцу правду.

– И что ты сделал?

Николас ответил с какой-то унылой гордостью:

– Разумеется, вызвал негодяя на дуэль. Мы бились на мечах, и я ранил его в руку. – Он снова сжал письмо. – Лучше бы я отрубил ему половину уха, пусть бы остался изувеченным, как этот мерзавец Стайс! Его родители увидели, что сын ранен, и пришли жаловаться моим. Когда они набросились на меня, я честно сказал, из-за чего мы подрались и что я никогда не женюсь на той девушке, которую выбрали мать с отцом. – Овертон глубоко вздохнул и провел рукой по лицу. – И тогда родители решили послать меня в Лондон изучать право и пригрозили лишить наследства. Я не думал, что дело и впрямь дойдет до этого, но они таки выполнили свое обещание.

– Что именно говорится в письме? Можно мне посмотреть?

– Нет, – тихо ответил молодой человек. – Но я сохраню его как напоминание, какими могут быть родители. Отец назвал меня безответственным и неуправляемым. Как он выразился, дуэль и мой отказ принять родительскую волю подорвали их позиции среди соседей. Ни он, ни мать не хотят больше меня видеть. Отец отправил мне со специальным курьером это письмо и пять фунтов. Говорит, что будет посылать такую же сумму каждый год. – Николас снова замолк, а потом заговорил более решительно: – Думаю, это жестоко и неправильно. – Его лицо стало свирепым. – На чьей вы стороне, сэр?

– На твоей, – без колебания ответил я. – Когда ты впервые рассказал мне свою историю, я, признаться, подумал, что со временем все утрясется и родители простят тебя. Но, похоже, ошибся.

Я понимал, что Овертону хочется кричать и бушевать, но молодой человек совладал с собой. Мой ученик сделал несколько вдохов, и я с облегчением увидел, как лицо его вновь приобретает нормальный цвет.

– Теперь у меня вряд ли хватит средств, чтобы платить вам за обучение, сэр, – уныло сказал он. – Пожалуй, я должен уйти.

– Нет, – ответил я. – Ты уже многому научился и знаешь почти достаточно, чтобы зарабатывать на свое содержание.

Юноша скептически посмотрел на меня: он понял, что это неправда. Действительно, еще какое-то время я буду вынужден наставлять и поправлять Николаса и лишь потом начну действительно получать пользу от его работы.

– Или, по крайней мере, скоро научишься, если продолжишь трудиться столь же усердно, как трудился в эти последние непростые недели, – улыбнулся я. – Кроме того, ты помог мне в более важных вещах.

– Я не хочу никому быть обузой! – злобно выкрикнул Овертон. – Отныне я буду все делать сам!

Я грустно улыбнулся:

– Библия учит нас, Николас, что падению предшествует гордость, а погибели – надменность. Не уходи от меня – от нас – из гордости, не делай этой ошибки.

Овертон посмотрел на измятое письмо у себя в руке. У меня возникло тягостное предчувствие: если этот парень пойдет на поводу у своей гордости и злобы, то плохо кончит, потому что в его натуре был элемент саморазрушения. Несколько секунд мы молчали, а потом раздался стук, и дверь открылась. Вошел Барак, но не с шумом, как обычно, а очень тихо. Он тоже держал что-то в руке и, подойдя поближе, выложил на стол аккуратную стопочку монет достоинством в полсоверена. Николас взглянул на него.

– Что, выполнили угрозу? – грубо спросил Джек. – Твои родители?

– Да, – буркнул молодой человек с мрачным видом.

– Этого я и боялся. Уж кто-кто, а родители умеют делать гадости…

Овертон не ответил, а Барак продолжил: