Стенание

– Кому ты рассказал об этом, Тимоти? – спросил я еле слышно.

Мальчик опустил голову:

– Никому, сэр, правда. Просто когда мастер Броккет с супругой вернулись, Агнесс заметила, что в огороде сожгли что-то, похожее на бумагу. Мастер управляющий пошел, поворошил золу и вернулся с несколькими не до конца сгоревшими листами. Я был на кухне и видел его. Он знал, что в тот день из слуг я один оставался в доме, и спросил, кто жег бумагу. Пригрозил, что побьет меня, если я совру, и я сказал ему, что это были вы.

– Значит, Мартин… – проговорил я с тягостным чувством.

Выходит, Джозефина была права насчет моего эконома. И он оказался не просто вором, но хотел сознательно причинить мне зло.

– Ты подвел меня, Тимоти, – строго сказал я. – Я разберусь с тобой позже. Но сначала, – мрачно добавил я, – мне нужно поговорить с Мартином.

Подросток крикнул мне вслед:

– Я не хотел сделать вам ничего плохого, сэр, клянусь! Если бы я знал, что вас арестуют… – И он горько заплакал.

Мартин Броккет был в столовой – полировал серебро, водя салфеткой по большому блюду, которое принадлежало еще моему отцу. Он посмотрел на меня, как обычно, почтительно, ничем не напоминая про мой арест.

– Прекратите работу, – холодно произнес я. – Надо кое-что обсудить.

Тень каких-то эмоций, может быть страха, пробежала по обычно невозмутимому лицу эконома, когда он положил серебряное блюдо на стол.

– Я поговорил с Тимоти, – объявил я ему. – Как выяснилось, это он сказал вам, что видел, как я сжигал в саду книги.

Если Мартин и заколебался, то лишь самую малость, после чего спокойно ответил:

– Да, сэр. Агнесса увидела сожженную бумагу и спросила об этом Тимоти. Я думал, вдруг мальчишка замышляет какую-то пакость.

– Пакость замыслил кое-кто другой, – прямо сказал я. – Сегодня утром меня спрашивали о тех сожженных книгах не где-нибудь, а на заседании Тайного совета.

Броккет застыл столбом, по-прежнему держа в руке салфетку.

– Никто не знал, что я сделал с книгами, кроме одного моего друга, которого допрашивали вместе со мной, – добавил я.

Мартин по-прежнему стоял неподвижно, как статуя, ничего не отвечая. Наверняка он просто-напросто не знал, что тут сказать.

– Кому вы донесли на меня? – резким тоном спросил я. – И зачем?

Эконом положил салфетку на буфет, и я заметил, что его рука вдруг задрожала. Побледнев, он спросил:

– Можно мне сесть?

– Да, – односложно ответил я.

– Я всегда верно служил своим хозяевам, – тихо проговорил Броккет. – Эконом – весьма почтенная профессия. Но мой сын… – Его лицо дернулось. – Он в долговой тюрьме.

– Я знаю об этом. Однажды застал Агнессу в слезах.

При этих моих словах Мартин нахмурился, но я продолжал допытываться:

– Какое это имеет отношение к вашему доносу?

Броккет глубоко вздохнул:

– Хоть я и понимал, что мой сын – позор семьи, однако все равно любил его и боялся, что мальчик может умереть в тюрьме от голода и болезней, если я не пошлю ему денег, а я мог освободить Джона, только заплатив его долги. – В его глазах вдруг вспыхнули боль и страх.

– Продолжайте.

– Это случилось в начале апреля, вскоре после того, как мы с Агнессой поступили к вам на службу. Прошлой зимой Джон подхватил в этом проклятом месте воспаление легких и едва не умер. Мы тогда чуть с ума не сошли от тревоги.

– Вы могли обратиться ко мне.

– Это я должен заботиться об Агнессе и Джоне, я! – неожиданно возвысил голос Мартин, одновременно сердито и заносчиво. – Я не мог прибежать за помощью к вам, моему хозяину, как бы добры ни были вы с Джозефиной и с мальчишкой. – В его тоне послышалось презрение.

Так вот почему Мартин не любил меня, понял я. У него были твердые взгляды на обязанности и взаимоотношения слуг и хозяев, и из-за этого он донес на меня, вместо того чтобы попросить помощи.

Взяв себя в руки, Броккет снова понизил голос:

– Я собирался отправить все деньги, что сумел наскрести, сыну в тюрьму с одним купцом из Лестера, который часто приезжает в Лондон. Он знает историю Джона. – Броккет издал долгий вздох. – Однажды, когда я выходил от него, ко мне подошел некий человек. Светловолосый молодой джентльмен в богатом наряде.

Я пристально посмотрел на эконома:

– У него, случайно, не недоставало половины уха?

Мартин опешил:

– Вы знаете его?!

– К несчастью, знаю. Каким именем он назвался?

– Крэбтри.

– На самом деле этого человека зовут иначе. И что он вам сказал?

– Что он якобы знакомый этого купца, что слышал, в какую беду попал мой сын, и, возможно, в состоянии помочь. Это меня озадачило: я знал, что в городе много мошенников, но он был хорошо одет и разговаривал как джентльмен. Крэбтри отвел меня в таверну и объяснил, что представляет кое-кого, кто будет хорошо платить мне за сведения о вас.

– Продолжайте.

Мартин закрыл глаза, и я закричал:

– Говори!

– Крэбтри хотел, чтобы я докладывал обо всех ваших перемещениях, но особенно его интересовало, не получаете ли вы работы от людей из окружения королевы и не имеете ли каких-то контактов с ними. Или с радикальными реформаторами. – Он потупился.

– И это случилось в апреле? – допытывался я.

– Да, я хорошо запомнил этот день, – с горечью ответил Броккет.