Я же пошел в конюшню. Было слышно, как внутри топчется Бытие. Набрав в грудь побольше воздуха, я открыл дверь и тихо сказал:
– Тимоти, думаю, мы должны продолжить…
Но там никого не было – только моя лошадь в стойле. Потом я заметил на перевернутом ведре, где обычно сидел мальчик, листок бумаги с надписью: «Мастеру Шардлейку». Я взял его. Некоторое время назад я уговорил Тимоти пойти в школу, чтобы научиться писать, так что он, по крайней мере, знал алфавит. Я с опаской развернул записку.
«Стеннающий грешник». Это написанное с ошибкой слово поразило меня. Хотя чему тут удивляться? В последнее время оно широко употреблялось в стране, где все больше и больше людей считали, что совершили страшные грехи и должны громко стенать, раскаиваясь перед Богом. Я отложил записку, упрекая себя в том, что вовремя не поговорил с мальчиком по душам. Но кто мог предвидеть такие страшные последствия? Мартин выполнил уговор, доставив в таверну записку, в этом я не сомневался, но потом выместил свою злость и обиду на ребенке. Грязный мерзавец!
Смяв листок в руке, я бросился в дом и позвал Джозефину:
– Он ушел! Тимоти сбежал! Мы должны разыскать его!
Глава 48
Джозефина тотчас отправилась за своим женихом, молодым Эдвардом Брауном. Он был счастлив помочь ей в розыске Тимоти, и они вдвоем отправились в одну сторону, я в другую – обследовать близлежащие улицы вплоть до Ньюгейта. Но хотя Тимоти ушел от силы час назад, мы не нашли никаких его следов. Только когда стемнело, я прекратил поиски и вернулся в опустевший дом, где зажег свечу и сел, угрюмо уставившись на кухонный стол и проклиная Броккета, который намеренно унижал мальчика. Я понял, что уже воспринимал Тимоти чуть ли не как сына, а к Джозефине относился в некотором роде как к родной дочери. Возможно, потому меня так ранил проступок юного конюха, и я в ответ тоже ранил его, дав прорваться своему гневу. Глупец, глупец! Было бы лучше для нас всех, если бы я относился к ним обоим только как к слугам.
Я сидел в надежде, что Джозефина и Браун вернутся с Тимоти, но терзаемый мрачными предчувствиями. И мне пришли на память слова Стивена Билкнэпа, которые он произнес на смертном одре: «Я хотел бы пожить еще, чтобы увидеть, что будет с вами. И с вашей хорошей подругой-королевой». Он как будто предвидел грядущие несчастья.
Тут я глубоко вздохнул. Мне снова вспомнилось, как Билкнэп прошлой осенью предпринимал совершенно не типичные для него попытки примирения. А потом тяжело заболел – в первые месяцы нового года, как раз когда я нанял Мартина. А вдруг тут есть какая-то связь? Что, если Стивен тоже пробовал шпионить за мной, а потом, когда его усилия втереться ко мне в доверие провалились и он заболел, Стайс был вынужден искать другого человека и, обнаружив, что у моего нового эконома возникли денежные затруднения, поймал его на этот крючок?
Трясущейся рукой я провел по волосам. Если Билкнэп и впрямь шпионил за мной, это объясняет его предсмертные слова. Но кому я мог быть интересен осенью прошлого года? Охота за еретиками тогда еще не началась, и, мало того, в ту пору я даже не работал на королеву.
Мои размышления прервал звук ключа, поворачивающегося в кухонной двери. Вошли Джозефина и ее жених, оба очень уставшие. Браун отрицательно покачал головой, а девушка рухнула за стол напротив меня.
– Нам не удалось его найти, сэр, – сказала она. – Мы расспрашивали прохожих, заходили во все лавки, пока они не закрылись… – Джозефина огорченно посмотрела на меня. – Тимоти ведь хорошо одет, и у него есть особая примета – не хватает двух передних зубов. Странно, что никто не запомнил его, – добавила она.
Молодой Эдвард положил руку невесте на плечо:
– На улицах много беззубых детей.
– Но не с такой улыбкой, как у нашего Тимоти! – И девушка разрыдалась.
Я встал:
– Спасибо вам обоим за помощь. Я сейчас пойду к Бараку, – может быть, у него есть какие-нибудь мысли на этот счет. – Я был уверен, что Джек не останется равнодушным и к тому же впрямь подскажет что-нибудь дельное: он ведь и сам когда-то был беспризорным уличным мальчишкой. – С позволения вашего хозяина, любезный Браун, мы возобновим поиски завтра при первых лучах солнца.
– Надо объявить награду, – первым делом предложил Барак.