Читаем Стежки, дороги, простор полностью

Шахтерский дом отдыха, в котором мы сегодня ночевали, стоит на склоне горы.

Долгожданный дождь побрызгал, видать, только на рассвете. Бледное солнце — за поволокой, потому что от дождя, который не пролился как следует, небо затянуто светло-грустноватой облачностью.

Птицы гомоном делают весну. Новая зелень деревьев, в которых березку вижу — как родную на чужбине.

Слушая весну, которой у нас, в Минске, позавчера еще не было, глядя на нее, дыша ею, вспоминаю тех моих друзей, что когда-то принесли сюда освобождение, здесь закончили трудный, кровавый поход. А о том, из младших, кто часто бывает здесь и немало сделал для дружбы наших литератур, вспоминаю с намерением — дома спросить, как он начал любить Болгарию. Даже записываю это наивное «спросить у Нила [Гилевича]».

Внизу, под нашей горою, на большой поляне, от меня завешенной сеткой листвы, слыхать — поют дети. Под аккордеон.

Незнакомый болгарский коллега, с которым мы поздоровались на стежке, сказал, что там репетиция «фольклорного праздника», который скоро начнется.

***

Опять, по-вчерашнему, солнечный день. И праздник, которым и я любуюсь в толпе зрителей, что радушно дали нам место на первых скамьях. Нам — это группе болгарских и советских писателей, приехавших сюда из Софии на открытие недели детской литературы, которая началась вчера в промышленном городе Перник.

Мы — на большущей поляне, вокруг которой горы, на склонах их плодовые деревья в белом цветении и красные крыши поселка Рударцы.

Детские песни и танцы.

Цвета шопской национальной одежды. «Синее и зеленое — мертвое и студеное» — так считает народ, и потому он добавил сюда белого, черного, красного и золотого.

Это объясняет мне сосед слева, старый литератор, бывший местный шахтер.

То, что живит нацию. Песня-молитва о дожде. Вторая песня, третья... Танцы. Энергия трепетания. Кажется, немного чересчур горячо, чересчур однообразно. «Земля, держись, шоп тебя топчет!..» Сосед мой смеется и рассказывает, что в Лондоне удивились, когда там выступал болгарский ансамбль: откуда столько страсти? И англичанам ответили, что от перца.

Пошли «кукеры» — стародавние, еще языческие маски, потешно уродливые головы зверей и птиц, множество серокосматых овчин и роскошных перьев. Гром жестяных, глухих звонков и звоночков, которыми гордо пообвешаны мальчуганы. Сохранилось это только здесь, в Перникском округе.

Идут «мага́рета» — серые, милые ослики. Еще на утренней прогулке видел я, как их привезли в огромном крытом грузовике, как они осторожно, с чувством собственного достоинства спускались, мелко топотали по широким доскам на траву. Потом долго, терпеливо ожидали своей очереди, а теперь безразлично, а то и упрямо тянут сказочно размалеванные возы. «Так и свадьба сельская идет»,— смеется сосед. А теперь на возах полно утомленной радостной малышни.

После соревнования разных сел, разных школ начинается всеобщий заключительный танец. Когда дети, малые и побольше, приблизились в танце к нашим скамьям, как с телеэкрана сойдя на живую зелень, к самой веревке, натянутой перед толпой зрителей, к самым нашим глазам,— стало совсем уже хорошо видно, какие они веселые» красивые, неутомимые и, так и хочется сказать, какие сами свои в своей народной радости.

Мальчишки и девчурки танцуют так дробненько, так быстренько, как ягнята да козлята, которых они дома пасут.

Хорошо так — знать, что это близкое, дружелюбное и одновременно незнакомое, что открывается в таком живом, многоцветном и многоголосом праздновании.

После, когда уже праздник разошелся да разъехался во всем дорогам и стежкам, у нас была здесь трапеза на траве: овечье кислое молоко в горшочках, густое и холодное, и слоеный пирог, ба́ница.

Впрочем, праздник не полностью закончился. Вытоптав низкую поляну мягкими «ходоками», дети как будто умышленно оставили небольшую группу своих представителей, которые вон еще всё хороводят. Дети постарше в национальных костюмах и молодушки или девчата, их пионерские руководительницы, одетые по модной современности. «Хоро», хоровод,— уже не по праздничному плану, а для собственного удовольствия. Под народную музыку, несложный, будто однообразный ритм которой пойдет за мною надолго.

***

Другой, восточный край Болгарии — зеленое море пшеничной Добруджи. Здесь мы, вдвоем с Асеном Босевым, только что спустились на самолете. Встретила нас и подхватила белокурая Парашкева, комсомольский руководитель, которая уже в машине, заранее озабочена встречами, что нас ждут.

Изредка дубовые рощи. Ажурные мачты, бесконечные проволоки высоковольтного хозяйства. И все поля да поля под слегка захмаренным небом. И ощущение, что недалеко за горизонтом море. Уже не море зелени, а настоящее.

...Детским писателем надо все же родиться. Быть им, если по-настоящему, не очень просто. Особенно не думая о вечности своих произведений, писать так, чтобы дети сердечно смеялись,— это важно и хорошо. И я завидую тем, кто хорошо умеет вызывать такую чудесную радость. Асен делает это легко и талантливо.

Мы у пионеров города Генерал Тошево.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман