Стихотворения (1928)

В поцелуе рук ли,
                            губ ли,
в дрожи тела
                     близких мне
красный
             цвет
                     моих республик
тоже
        должен
                    пламенеть.
Я не люблю
                    парижскую любовь:
любую самочку
                         шелками разукрасьте,
потягиваясь, задремлю,
                                      сказав —
                                                     тубо —
собакам
             озверевшей страсти.
Ты одна мне
                    ростом вровень,
стань же рядом
                         с бровью брови,
дай
      про этот
                    важный вечер
рассказать
                  по-человечьи.
Пять часов,
                   и с этих пор
стих
        людей
                   дремучий бор,
вымер
           город заселенный,
слышу лишь
                     свисточный спор
поездов до Барселоны.
В черном небе
                       молний поступь,
гром
        ругней
                   в небесной драме,—
не гроза,
              а это
                       просто
ревность
               двигает горами.
Глупых слов
                     не верь сырью,
не пугайся
                 этой тряски,—
я взнуздаю,
                   я смирю
чувства
             отпрысков дворянских.
Страсти корь
                     сойдет коростой,
но радость
                  неиссыхаемая,
буду долго,
                   буду просто
разговаривать стихами я.
Ревность,
                жены,
                         слезы…
                                      ну их! —
вспухнут веки,
                       впору Вию.
Я не сам,
               а я
                    ревную
за Советскую Россию.
Видел
           на плечах заплаты,
их
    чахотка
                 лижет вздохом.
Что же,
            мы не виноваты —
ста мильонам
                       было плохо.
Мы
      теперь
                 к таким нежны —
спортом
             выпрямишь не многих,—
вы и нам
               в Москве нужны,
не хватает
                 длинноногих.
Не тебе,
             в снега
                         и в тиф
шедшей
              этими ногами,
здесь
         на ласки
                       выдать их
в ужины
             с нефтяниками.
Ты не думай,
                     щурясь просто
из-под выпрямленных дуг.
Иди сюда,
                 иди на перекресток
моих больших
                        и неуклюжих рук.
Не хочешь?
                   Оставайся и зимуй,
и это
        оскорбление
                            на общий счет нанижем.
Я все равно
                   тебя
                           когда-нибудь возьму —
одну
        или вдвоем с Парижем.

ПИСЬМО ТОВАРИЩУ КОСТРОВУ ИЗ ПАРИЖА О СУЩНОСТИ ЛЮБВИ