Стихотворения

Зевнул и выходя с супругою из ложи: -

Он обманул, - ну вот - и сам обманут тоже! "

(1 июля 1861 г.)

КАМЕИ

1

ЮЛИЙ КЕСАРЬ И СЕРВИЛИЯ

Когда перед него, диктатора избранного,

Всемирного вождя, всемирно-увенчанного,

С твоею матерью предстала рядом ты,

В разоблачении девичьей красоты, -

Весь женский стыд в тебе сгорел перед идеею,

Что ты останешься бесценною камеею,

Что Юлий Кесарь сам тобою победим

И Что краса твоя бессмертна, как и Рим.

2

КЕСАРЬ ОКТАВИЙ-АВГУСТ И ЮЛИЯ

Ты на Юлию смотришь художником, -

Не отцом: ты прямой сибарит,

А не римлянин ты…

Над треножником

Аравийская мирра горит;

Мягко ложе твое постилается;

Смело смотрит в глаза тебе дочь…

Вся туника над ней колыхается;

В очи глянула римская ночь…

Что Требония, Ливия, Лидия?

Ты им скажешь наверно: "прощай",

И наверно - Назона Овидия

Ты сошлешь на холодный Дунай…

3

КЕСАРЬ ТИВЕРИЙ

Лазурное небо, лазурный кристалл,

Капрею лазурную Дий даровал

Тебе, беспощадный тиран и калека!

Наследуй же остров любимых богов…

Под вопли, и стоны, и скрежет зубов,

И пытки растленного века,

Казнишь ты и мучишь во имя любви…

Ликуй же, Тиверий, и дерзко зови

На муку и смерть человека!

4

КЕСАРЬ КАЛИГУЛА

Калигула и с ним все три его сестры…

В хитоны легкие одетые нескромно,

Как будто в полусне, тревожно и истомно,

Склонилися они на турские ковры,

И каждая из них, завистливо ревнуя,

Ждет жадно первая от брата поцелуя.

5

КЕСАРЬ КЛАВДИЙ И АГРИППИНА

Голоден Кесарь… "Да что ж вы, рабы!

Скоро ли будут готовы грибы? "

Скоро: сама Агриппина готовит…

Повар, что Гебу, ее славословит.

Прямо в собранье бессмертных богов

Явится Кесарь, покушав грибов…

6

ПОППЕЯ И КЕСАРЬ НЕРОН

На тайной оргии парфянского сатрапа,

Пред изваянием безухого Приапа,

Ты положила семь Кипридиных венков:

Их Нерон сосчитал и, властию богов,

Удвоил их в ту ночь, а верная камея

Твой образ сберегла, на диво нам, Поппея.

(1861)

БЫЛИНЫ, СКАЗАНИЯ, ПЕСНИ

ВЕЧЕВОЙ КОЛОКОЛ

Над рекою, над пенистым Волховом,

На широкой Вадимовой площади,

Заунывно гудит-поет колокол.

Для чего созывает он Новгород?

Не меняют ли снова посадника?

Не волнуется ль Чудь непокорная?

Не вломились ли шведы иль рыцари?

Да не время ли кликнуть охотников

Взять неволей иль волей с Югории

Серебро и меха драгоценные?

Не пришли ли товары ганзейские,

Али снова послы сановитые

От великого князя Московского

За обильною данью приехали?

Нет! Уныло гудит-поет колокол…

… Поет тризну свободе прощальную…

"Ты прости, родимый Новгород!

Не сзывать тебя на вече мне,

Не гудеть уж мне попрежнему:

Кто на бога? Кто на Новгород?

Вы простите, храмы божии,

Терема мои дубовые!

Я пою для вас в последний раз,

Издаю для вас прощальный звон.

Налети ты, буря грозная,

Вырви ты язык чугунный мой,

Ты разбей края мне медные,

Чтоб не петь в Москве, далекой мне,

Про мое ли горе горькое,

Про мою ли участь слезную,

Чтоб не тешить песнью грустною

Мне царя Ивана в тереме.

"Ты прости, мой брат назв'анный, буйный Волхов мой, прости!

Без меня ты празднуй радость, без меня ты и грусти.

Пролетело это время… не вернуть его уж нам,

Как и радость да и горе мы делили пополам!

Как не раз печальный звон мой ты волнами заглушал,

Как не раз и ты под гул мой, буйный Волхов мой, плясал.

Помню я, как под ладьями Ярослава ты шумел,

Как напутную молитву я волнам твоим гудел.

Помню я, как боголюбский побежал от наших стен,

Как гремели мы с тобою: "Смерть вам, суздальцы, иль плен! "

Помню я: ты на Ижору Александра провожал;

Я моим хвалебным звоном победителя встречал.

Я гремел, бывало, звучный: - собирались молодцы,

И дрожали за товары иноземные купцы,

Немцы рижские бледнели, и, заслышавши меня,

Погонял литовец дикий быстроногого коня.

А я город, а я вольный звучным голосом зову

То на немцев, то на шведов, то на Чудь, то на Литву!

Да прошла пора святая: наступило время бед!

Если б мог, - я б растопился в реки медных слез, да нет!

Я не ты, мой буйный Волхов! Я не пл'ачу, - Я пою!

Променяет ли кто слезы и на песню - на мою?

Слушай… нынче, старый друг мой, по тебе я поплыву,

Царь Иван меня отвозит во враждебную Москву.

Собери скорей все волны, все валуны, все струи -

Разнеси в осколки, в щепки ты московские ладьи,

А меня на дне песчаном синих вод своих сокрой

И звони в меня почаще серебристою волной: -

Может быть, из волн глубоких, вдруг услыша голос мой,

И за вольность и за вече встанет город наш родной".

Над рекою, над пенистым Волховом,

На широкой Вадимовой площади,

Заунывно гудит-поет колокол;

Волхов плещет и бьется и пенится

О ладьи москвитян острогрудые

А на чистой лазури, в подн'ебесье,

Главы зрамов святых, белокаменных

Золотистыми слезками светятся.

(1839 - 1840 г.?)

ХОЗЯИН

В низенькой светелке, с створчатым окном,

Светится лампадка в сумраке ночном:

Слабый огонечек то совсем замрет,

То дрожащим светом стены обольет.

Новая светелка чисто прибрана:

В темноте белеет занавесь окна;

Пол отструган гладко: ровен потолок;

Печка развальн'ая стала в уголок.

По стенам - укладки с дедовским добром,

Узкая скамейка, крытая ковром,

Крашеные пяльцы с стулом раздвижным

И кровать резная с пологом цветным.

На кровати крепко спит седой старик:

Видно, пересыпан хмелем пуховик!

Крепко спит - не слышит хмельный старина,

Что во сне лепечет п'од ухом жена.