Стихотворения и поэмы

Как будто только что монашек истовый
воскликнул: «Кшш!» —
                                       и пташка заметалась.
Потом он долго книгу перелистывал,
но гостья в ней пернатая осталась.

Ее художник на листе привесил,
ей перышки вздувает ветерок.
А рядом — всё родное поднебесье
плывет, плывет, синея между строк.

Не сгинет пташка под охраной львиной
у башен руставелевских шаири.
Не сгинет семь столетий с половиной,
вскормленная родимой яркой ширью.

Зеленый мир по-прежнему теснится
пред витязем, сидящим у реки.
И тигры обступили ту страницу
и лапами касаются строки.

И вспомнил витязь о «Висрамиани»,
о повести,
                похожей на печаль его.
Лицо любимой видит он в тумане,
в воде и в чаще — розовое зарево.

А там второй в пустыне одичалой
со звездами родными говорит.
И только слово песни прозвучало,
небесный свод сочувствием горит.

Так переписчик и художник рядом,
усердствуют в товарищеском рвенье,
и дивным облекается нарядом
страница в миг ее возникновенья.

И в ней сквозят Иран и Византия
дымками благовоний, пестрой пряжей.
Синеет даль, синеют льды седые,
синеют пропасти родимых кряжей.

Художник — тоже витязь, полный
                                                        доблестным
восторгом и любовью беззаветной,
как бы в ночи разбужен ранним проблеском
иль пеньем петуха передрассветным.

Не целовал он древо крестной муки,
не кланялся языческим божкам.
Сжимали кисть его сухие руки,
и покорялись формы тем рукам.

Как Тариэла Автандил, бывало,
художника вел переписчик грамотный.
И дружба их народу отдавала
богатство этой были незапамятной.

Был слышен переклик дозоров башенных
из Тмогви,
Вардзии,
Бостан-калаки
и дальний конский топот —
                                              в ошарашенных,
разбуженных расселинах во мраке.

И, бодрствуя в каморке полунощной,
трудясь над дивным вымыслом поэта,
для Грузии своей, грядущей, мощной,
сокровище они хранили это

и свечи жгли… А между тем под спудом
горело пламя слова ярче свеч,
чтобы своим простым и вольным чудом
всех мракобесов беспощадно жечь!

1937

61–65. Армазские видения

1. Древняя Мцхета. Перевод А. Тарковского

Мцхета, Мцхета, Грузии основа!
Славлю я приход ее весны,
я по крови ей родня — и снова
розы и знамена взнесены.

Здесь мотыга первого грузина
грянула, как первая гроза,
и срослись крест-накрест воедино —
дева и нагорная лоза.

Жар, что нес мой пращур на ладони,
оживлю дыханием одним.
Здесь очаг мой на кремневом склоне.
Здесь огонь. Здесь первозданный дым.

Мы — сыны минувших поколений —
в помыслах бесстрашны и чисты;
как ветвисторогие олени,
мы трубили с этой высоты.

Наше пламя ветер гор колышет,
тьму веков мы грудью рассекли.
В саркофаге полководец дышит,
слышен звон меча из-под земли.