Стихотворения и поэмы

Сперва в гомборской чаще было тихо,
потом издалека, с отвесных скал,
оленя окликала олениха,
и лес ветвями небо рассекал.

Казалось нам, что он в работу втянут;
янтарных листьев осыпался зной,
и было слышно, как шафраны вянут
на травянистой просеке лесной.

Мы постепенно углублялись в осень,
был горный лес приземист и поджар.
Со звоном шишка ударялась оземь,
шиповник ноги под себя поджал.

Гудели глухо суходолов ульи,
и плющ капризно задевал плечо,
и, как в жаровне тлеющие угли,
потрескивали кроны горячо.

Хотелось гладить ствол ребристый
                                                         граба,
с листвой в чащобах затевать
                                               возню,
чтоб наши пальцы трепетали слабо,
как от прикосновения к огню.

Переливались яркие подвески
зажженных люстр, и лесу
                                         не спалось,
и свет струился нестерпимо резкий,
кустарники пронизывая вкось.

Гомборский бор готовился
                                            к молебну,
чего-то ждали ветви и стволы.
А мне казалось — навсегда ослепну,
не выберусь вовек из этой мглы.

Перед лесной, задебренной
                                            протокой
я замирал над медленной водой,
мечтая о фиалке одинокой,
о зелени иорской молодой.

И в грозно бронзовеющем уборе,
на склоне вечереющего дня,
пылал мятежным факелом Гомбори,
испепеляя красотой меня.

1959

135. Хвала Кахети. Перевод С. Куняева

Если б ранее цену Кахети узнать —
Я разжег бы костер в Алазанской долине,
Цинандальскую розу сумел бы сорвать
И поведал бы ей всю печаль, всё унынье.

Я отцу нареченной сумел бы поднесть
Соколенка, украшенного бубенцами,
Но судьба не судила в Кахети осесть,
Породниться душою с ее сыновьями.

В том краю, где тревожно шумит Алазань,
Вскормлен братьями мой разукрашенный сокол…
О Кахети! Опять красотою нагрянь,
И, как встарь, подниму я свой кубок высоко.

Кто мне кубок вручил? Кто наполнил кувшин
В час, когда Алазань, затаивши угрозу,
Клокотала, — и в этом одна из причин,
Что не смог я сорвать цинандальскую розу.

Гость недавний, хотел бы узнать я о том,
Кто взлелеял просторы прекрасного края,
Кто вручил мне мой дар — разливаться стихом,
Красоту кахетинской земли воспевая?

136. На Сигнахской горе. Перевод С. Куняева

На качелях сначала туда
Я взлетаю — и тут же обратно.
А в лесу красота, пестрота…
Липы… Солнце… Дрожащие пятна…

Я качаюсь, как спутник горы,
Выполняя ее приказанье,
И смотрю, как природы дары
Принимает внизу Алазани.

Я вкусил здесь от древа добра,
Почерпнул вдохновение в ртвели,
И мне кажется эта страна
Легендарной землей Руставели.

Лес в веснушках, а в небе орлы,
Дым колышется над очагами,
И колышутся склоны горы,
И качели играют с тенями.

Кто же там, не жалея вина,
Разливает его в полумраке?
Это гимн красоте? Тишина?
Бормотанье струящейся влаги?