Сто братьев

Лично я тоже люблю сидеть у окна. Там есть преимущество в виде свежего воздуха, если станет совсем душно. Большой минус, если об этом вообще нужно напоминать, – вид на луг и на людей на нем, которые жмутся друг к другу, чтобы согреться. В прошлом я раз-другой случайно выглядывал и выхватывал за стеной сада лицо в свете костра. Или это мне мерещилось. Но лицо тут же пропадало, и все, что в краткий миг вдруг казалось в нем знакомым, тоже пропадало, и я уже не мог бы ответить, кто мне там померещился или чем именно лицо так привлекло внимание. Наверное, всем близок этот обескураживающий опыт. Когда замечаешь кого-нибудь вдали, кого-нибудь из прошлого. Кого-нибудь важного. Это так и встряхивает – неожиданное замешательство, ожидание. Но дело в том, что чаще всего этот человек вовсе не знаком. Возможно, вы уже даже громко крикнули «Привет!» и тут же почувствовали себя глупо и виновато, потому что он смотрит на вас с опасливым, но в то же время обнадеженным выражением. Оказывается, это незнакомец. Так что же в нем было знакомо? Контур носа? Другими словами, почему профиль или осанка незнакомца могут так сильно и болезненно нас взбудоражить? В приложении к моей ситуации этот вопрос может звучать так: чем так соблазнителен и страшен вид из приоткрытого окна и почему я иду к своему месту за столом с такими томлением и ужасом? Само собой разумеется, страх перед видом за окном портит аппетит.

Над головой мигали тусклые люстры на двадцати золотых шнурах. Длинная змеящаяся очередь к бару становилась все короче. Ходунки Хайрама стукнули по половицам. И еще раз. Мне показалось, ему на ножках не помешают резиновые подкладки, чтобы приглушить стук и увеличить трение. Хотя, возможно, когда-то подкладки были, да отвалились. Звук был такой, будто Хайрам долбит пол мастерком. С каждым шагом он царапал пол. Мне не хотелось говорить об этом Хайраму. Из динамиков доносилось сопрано, лаяла собака, люди в сложных обстоятельствах изо всех сил старались развлечься и не впасть в депрессию; а пол в любом случае рябой и ободранный, сколько мы его помним. К чему обострять?

Хайрам замешкался и пронзил меня взглядом. Его раненая рука раздулась и стала совсем большой. Он сделал неглубокий вдох. Ему было тяжело, на лице ходили желваки.

– Даг, – произнес он, – удостоишь нас сегодня костюмированным танцем наших предков?

– Мелькала такая мысль.

– Думаю, скажу за всех, что в эти вечера мы все с нетерпением ждем твоих выступлений.

– Рад слышать, Хайрам. По-моему, нам как семье важно ежегодно себе напоминать, кто мы такие и откуда пришли, в культурном смысле. Король кукурузы – такая же часть нашей коллективной истории, как и, например, эти звери, которых подстрелил отец… – Я махнул в сторону гепарда и пары облезлых гну, висящих рядом на стене, исполосованной потеками дождя.

Хайрам кивнул:

– Совершенно верно, Даг. Я всегда жду этого зимнего вечера, когда ты раздеваешься и надеваешь маску из дерева и шерсти.

– Да.

– Особенно люблю погоню через библиотеку. Незабываемый опыт.

– Меня тоже всегда радует, Хайрам.

– Крики сильных молодых людей, звучащие в ночи, возвращают меня во времена моей молодости. В те дни мы знали боль, знали не понаслышке. Откуда у тебя цветы?

– От Уильяма.

– Их надо подрезать и поставить в вазу, пока не завяли.

– Я как раз искал вазу.

– Где-то есть. Найдешь, – сказал он, вцепившись в ходунки здоровой рукой; с трудом распрямился, продвинул ходунки по полу, с трудом сделал еще один шаг (на край ковра с вязаной бахромой, которая запуталась из-за ножек ходунков) к дубовому столу. – Не знаю, как ты, но я умираю с голоду. Я бы полкоровы съел, будь у меня свои зубы. Не забывай следить за зубами, Даг.

– Не забуду.

– Чистишь зубной нитью? Нить важнее щетки, это я точно говорю. Слишком энергичное обращение со щеткой в молодости меня и сгубило. Напрочь стираются все десны – не успеешь оглянуться, как корни зубов уже раскрыты всем стихиям и тебе больно жевать, а потом теряешь зубы один за другим, как и все остальное в жизни.

– Я это запомню.

– Зубы – вот твое главное сокровище. Ты небось думаешь, твое главное сокровище – хрен. Но не хрен, а зубы, особенно два передних.

– Хм.

– Вот эти. – Он раскрыл рот и сунул в него пальцы. Коснулся конкретных зубов – верхних резцов; а когда он их показал, когда дотронулся до вставной челюсти, она сдвинулась. Она разболталась во рту и соскальзывала с десны. Эффект был жутким: зубы повисли под углом, шатались во рту, готовые выпасть, пока их облизывал язык, а Хайрам командовал: – Поставь цветы в вазу, пока все лепестки не осыпались.

– Так точно.