Сто лет Ленни и Марго

Да помилует Господь верную ему душу Дэвида Георга Докерти.

Мне эти слова ужасно не понравились – как будто Господь может и не быть милостив к моему мальчику, – я расплакалась, и мать Джонни сказала ему, что я слишком потрясена и надо отвести меня домой, а она тут сама все уладит.

Мина сидела на ступеньках у нашего подъезда. Со снимком Джереми в руках. Плечи ее порозовели от солнца.

– Бесполезно, – сказала она, когда я подошла. – Ума не приложу, как он выбрался.

– Это не я.

Мина глянула на меня недоуменно.

– Знаю, что не ты.

Я пыталась пропихнуть воздух в легкие, но горло будто сомкнулось.

Мина посмотрела на меня внимательней.

– Что такое?

Я села рядом с ней и разрыдалась, да так, что задыхаться начала, а горячие слезы размазались по всему лицу.

Такой серьезной я Мину еще не видела.

– Что случилось?

Я знала, что должна их познакомить, и немедленно.

– Мой сын. – Я вздохнула. – Мой сын.

Она замерла.

Между нами шевельнулся ветерок, и я ухватила немного воздуха. Мина ничего не говорила, пока я знакомила ее наконец-то с моим Дэйви, чье имя даже шепотом не произносила семь долгих лет. Я достала из кошелька и показала ей фотографию: маленький сверток у меня на руках, только голова торчит в желтой шапочке, которая вот-вот соскочит, а на заднем плане – мамины цветы.

Наконец я замолчала, и тогда Мина взяла меня за руку, повела вверх по ступенькам. Открыла входную дверь, не выпуская моей руки, и повела меня дальше – через два лестничных пролета в нашу квартирку, а там усадила на мою кровать.

Я молча наблюдала, как она стаскивает с меня туфли, аккуратно ставит их рядышком у кровати. Потом Мина проделала то же самое со своими. Взяла стакан из буфета, вышла. В общей ванной зашипел кран. Мина всегда дожидалась, пока вода станет совсем холодной. Когда она вернулась, белые пузырьки в стакане еще вихрились, как подхваченные ветром снежинки. Я пила жадно, будто впервые в жизни попробовав воду.

А Мина тем временем закрыла дверь, задернула шторы. Потом заскрипели колесики ее дивана – она двигала его к моей кровати.

Солнце, по-прежнему яркое, волнами пробивалось сквозь наши голубые шторы, и комната превратилась в океан.

Мина взяла у меня стакан, поставила на комод. Села рядом, совсем близко, я даже была уверена, что слышу, как стучит ее сердце, хотя теперь-то думаю – это мое стучало. Я не сводила глаз с веснушки у нее на переносице, которой раньше не замечала, а Мина тем временем нежно коснулась губами моих губ.

Потом уложила меня на кровать и снова поцеловала.

Проснувшись, я обнаружила с удивлением, что солнце светит.

Я-то думала, земная ось пошатнулась и земля вместе с ней.

Диван Мины вернулся на свое место у противоположной стены, а самой Мины не было.

Петухи и звезды

– Вы любили Мину? – спросила я.

Мы сидели в коридоре у Розовой комнаты – у обеих вылетело из головы, что на этой неделе занятия отменены, поскольку Пиппа взяла короткий отпуск и уехала со своим племянником. Повезла его в Музей естествознания на динозавров смотреть.

В коридоре было тихо, иногда только проходил мимо уборщик какой-нибудь. Девочка в розовой пижаме и старушка в лиловой, сидевшие рядом на полу, натертом до блеска, никого, похоже, особо не интересовали.

– Ну конечно.

Марго поглядела в потолок, подумала.

– Она всегда двигалась, всегда что-то замышляла. Крутилась, курила, говорила. Не знала покоя. Она непрерывно менялась – это-то и восхитило меня, когда мы познакомились, потому что я тоже так хотела. Хотела суметь переродиться из Марго в кого-нибудь получше. Посчастливей. Или хотя бы просто в кого-нибудь другого. Однако Мина при всех ее достоинствах была упряма, ветрена, непредсказуема. И чем больше я находила в ней неприятного, тем больше ненавидела саму себя, потому что все это ничего для меня не значило и не мешало ее любить. Но должно значить, решила я, и должно мешать. Поэтому искала новых причин не любить ее в надежде, что в конце концов их нагромоздится достаточно и они будут иметь значение, и вот тогда я смогу покинуть Лондон, а значит, убежать от нерешенного вопроса: почему наши кровати не сдвинуты?

Марго и Профессор

Лондон, август 1966 года

Марго Макрей 35 лет

Яне пользовалась утюгом с 1957 года, поэтому очень удивилась, вернувшись однажды днем домой с работы и обнаружив сидящего на краю Мининой кровати мужчину в костюме, так тщательно отутюженном, что, казалось, он вот-вот треснет по шву

– Ой! – сказали мы оба.

Он был старше меня. Лет под пятьдесят, наверное. И держал в руке обручальное кольцо.

– Вы из полиции?

Он наморщил лоб.

– Нет.

– Лицензию на телевидение пришли проверить?

– Марго, у нас нет телевизора, – раздался за моей спиной голос Мины. Она вошла в комнату в коротеньких пижамных шортах и почти прозрачной комбинации.

– Ты где была? – спросила я. Мина улыбнулась безучастно, будто и не слышала вопроса. – Я не видела тебя уже… Думала, что… – Я не договорила, почувствовав на себе взгляд мужчины.

– Ты вернулась?

– Вернулась? – фыркнула Мина. – Я и не уходила.