Стоик

– Ты будешь у меня мальчиком на побегушках. А поручений у меня – куча.

– Но я именно с этого и начинал свою жизнь.

– Будь осторожен, чтобы этим ее и не кончить. – Она взяла его под руку. – Идем, мой дорогой. Добсон, возьмите! – окликнула она пастуха, который подошел и взял овечку из ее рук.

Они прошли по ровному газону к плавучему дому. Там на веранде под навесом стоял накрытый стол. Внутри за одним из открытых окон была видна миссис Картер за книгой. Каупервуд тепло поздоровался с ней, после чего Бернис подвела его к столу.

– Теперь ты будешь сидеть здесь и созерцать природу, – приказала она. – Расслабься и забудь о Лондоне. – Потом она поставила перед ним его любимый напиток – мятный джулеп. – Вот! А теперь позволь мне сказать тебе о том, что у меня на уме, чем мы бы могли заняться, если у тебя появится время. Появится?

– Для тебя – все время, какое есть в мире, дорогая, – сказал он. – Я тут все устроил. Мы свободны. Эйлин уехала в Париж, – по секрету добавил он, – и, судя по ее словам, она не вернется раньше чем через десять дней. А теперь скажи, что на уме у тебя?

– Экскурсия по некоторым английским соборам для мамы, дочери и опекуна! – немедленно ответила она. – Я всегда хотела увидеть Кентербери, Йорк, Уэллс. Мы можем потратить наше время на это, поскольку на континент нам ехать не следует?

– Я думаю, это было бы идеально. Я Англию почти не видел, и для меня это тоже будет удовольствием. Мы сможем побыть одни. – Он взял ее руку в свою, а она прикоснулась губами к его волосам.

– Я думаю, что соответствую всему этому шуму, который подняли вокруг тебя газеты, – сказала она. – И тот факт, что великий Каупервуд – мой опекун, стал тут темой для разговоров. Человек, который передвигал у меня мебель, пожелал узнать, не одно ли лицо американский миллионер, о котором писали в «Кроникл», и мой опекун. И мне пришлось признаться. Но Артур Тэвисток, кажется, считает, что для меня вполне естественно иметь в качестве опекуна такого знаменитого наставника.

Каупервуд улыбнулся.

– Я полагаю, ты учла и слуг и то, что они, вероятно, о нас думают?

– Конечно, учла, дорогой! Это хлопотно, но необходимо. Поэтому я и хочу, чтобы мы отправились в путешествие. А теперь, если ты отдохнул, я хочу показать тебе кое-что интересное. – И она улыбнулась, дав знак Каупервуду следовать за ней.

Она прошла в спальню за центральным коридором, открыла ящик бюро, извлекла оттуда две щетки для волос с гербом графа Стейна на серебряной спинке колодки, запонку от воротничка и несколько заколок для волос.

– Поскольку назначение заколок, как и назначение щетки, сомнений не вызывает, то можно сказать, что за этим стоит любовная история, – сказала она с озорным выражением на лице. – Но я сохраню тайну благородного лорда.

В этот момент из-под деревьев вокруг коттеджа до них донесся звук овечьего колокольчика.

– Вот! – воскликнула она, когда звон прекратился. – Когда услышишь такой звон, где бы ты ни находился, ты должен будешь вернуться на обед. Колокольчик у нас будет заменять кланяющегося дворецкого.

Путешествие, как его запланировала Бернис, должно было начаться с юга от Лондона с возможной остановкой в Рочестере, а затем в Кентербери. Отдав дань уважения изысканной поэме в камне, они должны были направиться в какую-нибудь скромную прибрежную гостиницу на реке Стаур – не роскошный отель или особняк, который разрушил бы эстетическую простоту их поездки, – где они поселятся в номере с камином и простейшим оснащением на английский манер. Потому что Бернис читала Чосера и книги об этих английских соборах и надеялась уловить дух тех времен, когда они возводились. Из Кентербери они отправятся в Винчестер, а оттуда в Солсбери, а из Солсбери в Стоунхендж, а оттуда в Уэллс, Гластонбери, Бат, Оксфорд, Питерборо, Йорк, Кембридж и, наконец, домой. Но всегда, настаивала она, должны они избегать чистой обыденности. Они должны были искать самые маленькие из гостиниц и простенькие из деревень.

– Нам это пойдет на пользу, – утверждала она. – Мы слишком уж холим себя. Если ты увидишь все эти маленькие прелести, может быть, у тебя и подземка получится лучше.

– А ты должна довольствоваться простыми платьями из хлопка! – сказал Каупервуд.

Для Каупервуда истинное обаяние их путешествия составляли не соборы, и не деревенские коттеджи, и не гостиницы. Его привлекали живость темперамента Бернис и ее вкусы. В жизни Каупервуда не было ни одной знакомой женщины, которая, будь у нее выбор между Парижем на континенте в начале мая и маленькими кафедральными городками Англии, выбрала бы последнее. Но Бернис не была похожа на других, потому что вроде бы находила в себе радость и удовлетворение, которых и жаждала более всего.