Стоик

Он на мгновение задумался, потом, чтобы прояснить свои и их мысли, добавил:

– Это связано и с моими мыслями о том, как я могу заинтересовать вас обоих, поскольку я знаю, что вы понимаете сложившуюся ситуацию, и предполагаю, что вы готовы к сотрудничеству со мной и можете многое сделать для того, чтобы сложилась более благоприятная обстановка. Какую, по вашему мнению, вы должны получить компенсацию, не считая обмена трех акций на одну? Какие конкретные условия сотрудничества нас троих будут приемлемы для вас? – спросил он и замолчал.

Но разговор об этой стороне дела был слишком пространный и запутанный, чтобы излагать его здесь. Главным образом он вертелся вокруг той предварительной работы, которую должны будут проделать Стейн и Джонсон. И эта предварительная работа, как они теперь объяснили Каупервуду, была связана в большей мере со светским общением, а не с чем-то другим, потому что без этого общения чисто финансовые дела, скорее всего, вряд ли смогут продвинуться далеко.

– Видите ли, в Англии, – продолжал Стейн, – можно добиться бóльших успехов через благосклонность и дружбу в финансовых и светских группах, чем через отдельных людей, какими бы талантливыми они ни были. И если та или иная группа не знает вас, причем с положительной стороны, если она вас не приемлет, то вряд ли вы сможете добиться каких-либо успехов. Вы меня понимаете?

– Абсолютно, – ответил Каупервуд.

– Но перед этим у вас должно быть очень ясное понимание того, чтó, кроме обмена акций, будет вознаграждением для тех, кто сделал возможным столь выгодное для вас попадание в те или иные круги для проведения в жизнь ваших планов.

Пока Стейн говорил, Каупервуд расслабленно сидел на своем стуле и, казалось, слушал с достаточным пониманием, но внимательный наблюдатель заметил бы некоторую жесткость его взгляда и плотно сжатые губы. Он ясно понимал, что, говоря ему все это, Стейн проявляет снисходительность. Потому что он, конечно, был наслышан о скандалах, сопровождавших карьеру Каупервуда, и знал о том, что тот не был допущен в светское общество Чикаго и Нью-Йорка. И хотя Каупервуд проявлял крайнюю дипломатичность и вежливость, он все же принял его объяснение за то, чем оно и было на самом деле: объяснение человека, который имеет твердое положение в haut monde[24], человеку, которого этот свет отвергает. И тем не менее это ничуть не раздражало и не огорчало его. Напротив, вызвало у него ироническое изумление. Потому что он находился в выигрышном положении. Он был в положении человека, который мог сделать для Стейна и его друзей то, что никто другой сделать был не в состоянии.

Когда Стейн наконец замолчал, Каупервуд задал ему вопрос о подробностях этого понимания, но Стейн очень вежливо ответил, что, по его мнению, лучше будет, если ответ на этот вопрос даст Джонсон. Однако он в настоящий момент имеет в виду не только гарантию обмена трех на одну имеющихся у него акций линий «Дистрикт» и «Метрополитен», но и еще тайное и обязующее соглашение с Каупервудом, согласно которому он и Джонсон останутся частью этого важнейшего предприятия и получат защиту и финансовую выгоду от него.

И теперь, когда Стейн спокойно вытащил свой монокль и закрепил в правом глазу, чтобы с его помощью лучше разглядеть Каупервуда, тот выразил свою благодарность за личный интерес Стейна и его желание прояснить суть ситуации. Он уверен, что все проблемы могут быть решены к взаимному удовольствию. Однако существует проблема финансирования, которой будет вынужден заняться он лично. Ему, вероятно, в скором времени потребуется вернуться в Америку, чтобы собрать там деньги, прежде чем начинать разговоры с различными английскими держателями акций. Стейн согласился с этой точкой зрения.

Однако на уме у Каупервуда уже была ссудная компания, в которой ему принадлежит от сорока девяти до пятидесяти одного процента, эта компания предоставит кредит его лондонской компании, чтобы обеспечить владение и контроль над нею в случае катастрофы. Он этим займется.

Что же касается Бернис и Стейна, хорошо, он подождет и решит, что ему делать и с этим. Ему шестьдесят, и если не считать славы и общественного признания, то все остальное через несколько коротких лет не будет иметь особого значения. Вообще-то по причине безжалостного вихря обязанностей, угрожающего поглотить его, он начал чувствовать какую-то усталость. Иногда к концу хлопотливого дня ему казалось, что вся эта лондонская затея сплошная бессмыслица – не стоило ему заниматься этим. Да всего год или два назад он в Чикаго говорил себе, что если ему удастся продлить свою концессию, то он самоустранится от управления, отойдет от дел и отправится путешествовать. Он даже думал, что если Бернис наконец откажет ему и он снова будет сам по себе, то он сможет заключить своего рода мир с Эйлин и вернуться в свой нью-йоркский дом к таким развлечениям и деятельности, которые будут не слишком перегружать его заслуженный отдых.