Стоик

В этот момент он услышал какой-то звук у себя за спиной, повернулся и увидел, как из другой двери в гостиную входит Каупервуд. Они обменялись взглядами, и Толлифер, видя, что узнан, сделал было быстрый дружеский шаг к Каупервуду, но тот опередил его, сказав:

– Вот мы и опять встретились. Как вам Париж?

– Париж прекрасен, – сказал Толлифер. – Сезон выдался приятный. Столько всякого народа приехало. И погода стоит идеальная. Вы же знаете Париж весной. Это здесь самое приятное и освежающее время.

– Как я понял, мы сегодня вечером будем гостями моей жены.

– Да, и еще несколько человек. Боюсь, я пришел чуть раньше назначенного.

– Что, если нам выпить что-нибудь?

Они принялись говорить о Лондоне, о Париже, оба старались делать вид, что никаких других отношений между ними, кроме этого светского знакомства, не существует, и обоим это удавалось. Вышла Эйлин, поздоровалась с Толлифером. Потом появился Ибрагим и, игнорируя Каупервуда, как он проигнорировал бы пастуха у себя дома, принялся раздавать комплименты Эйлин.

Каупервуд сначала немного удивился, потом рассмеялся в душе. Сверкающие глаза араба заинтриговали его. «Занятно, – сказал он себе. – Этот парень Толлифер и в самом деле умелец. А этот бедуин в халате зарится на мою жену. Кажется, ожидается неплохой вечер!»

Вскоре появилась Мэриголд Брейнерд. Она понравилась ему внешне, и ему показалось, что это чувство было взаимным. Но это rapprochement[27] вскоре было приостановлено появлением беззаботной и экзотичной Режтадт, закутанной в кремово-белую шаль, длинный шелковый конец которой висел на одной ее руке, доходя чуть не до пола. Каупервуд одобрительно посмотрел на ее лицо оливкового оттенка, так привлекательно обрамленное гладкими блестящими черными волосами, на пару тяжелых агатовых сережек, свисавших чуть не до плеч.

Мадам Режтадт посмотрела на него, и он явно произвел на нее впечатление, какое производил и на других женщин. Мадам Режтадт тут же поняла, в чем беда Эйлин. Этот мужчина не мог принадлежать какой-то одной женщине. Каждая из его женщин должна пить из этого бокала по глотку и довольствоваться тем, что имеет. Нужно будет довести эту истину до Эйлин.

Но Толлифер настаивал, говорил, что они опаздывают, и они, подчинившись его настойчивости, отправились в «Орсинья».

Отдельный банкетный зал выходил на полубалкон, через открытые двери открывался полный вид на Нотр-Дам и зеленую площадь перед ним. Но когда они вошли, все отметили кажущееся отсутствие готовности к трапезе, потому что простой деревянный стол был абсолютно пуст. Толлифер, вошедший последним, воскликнул:

– Что это еще за чертовщина? Не понимаю. Тут что-то не так. Они наверняка ждут нас. Постойте, я сейчас узнаю. – Он быстро развернулся и исчез.

– Ничего не понимаю, – сказала Эйлин. – Я думала, тут все готово.

Она нахмурилась, насупилась, напустила на себя самый недовольный свой вид.

– Может быть, нас провели не в тот зал, – сказал Каупервуд.

– Нас не ждали, да? – спрашивал шейх у Мэриголд, когда дверь соседней служебной комнаты неожиданно распахнулась и в зал к ним влетел сильно озабоченный арлекин. Это был сам Панталоне, высокий и неуклюжий, облаченный в обычный подстроченный балахон со звездами и луной, на голове у него красовался рог изобилия, уши были покрыты желтым гримом, глазницы – зеленым, щеки – вишнево-красным, на запястьях и шее – браслеты и рюш, из-под шляпы с рогами торчали клочья волос, на руках были громадные белые перчатки, на ногах – длинные остроносые туфли с помпонами. Оглядываясь с каким-то сумасшедшим страданием и отчаянием в глазах и на лице, он воскликнул:

– Ах, Mon Dieu! Святая дева Мария! Ах, дамы и господа. Это… в самом деле, это… ни скатерти! Ни приборов! Ни стульев! Pardon! Pardon! Что-то с этим нужно сделать. Пардон, mesdames и messieurs, вероятно, что-то пошло не так. Нужно что-то делать! Ах! – Он хлопнул в ладоши длинных рук, глядя на дверь, словно в ожидании толпы слуг, которые вот-вот должны появиться на его зов, но он ждал безответно. Тогда он хлопнул в ладоши еще раз, подождал, повернув одно ухо к двери. После чего, когда и этот его призыв остался без ответа, он повернулся к гостям, которые, начав понимать, отступили к стенам, освобождая пространство арлекину.

Прижав палец к губам, он на цыпочках подошел к дверям и прислушался. По-прежнему ничего. Тогда он нагнулся и приложил глаз к скважине, наклонив голову, а потом снова посмотрел на них, скорчив невиданную гримасу, снова прижал палец к губам и опять прилип глазом к скважине. Наконец он отпрыгнул назад и упал на спину, потом вскочил и отступил, а дверь в этот момент распахнулась и с полдюжины официантов со скатертью, блюдами, приборами, подносами – чинно и по-деловому – принялись накрывать стол, совершенно не замечая его, а он подпрыгивал и стучал каблуками, восклицая: