Стоик

– Вот как! Вот как! Пришли, значит. Свиньи! Лодыри! Ставь тарелки! Ставь тарелки, тебе говорят! – кричал он человеку, который очень быстро и ловко расставлял тарелки. А официанту, который раскладывал приборы: – Эй, ты, свинья, раскладывай приборы, тебе говорят. И смотри – чтобы без шума! – После этого он взял один из ножей и переложил его точно в то же место. Официанту, который расставлял бокалы, он крикнул: – Нет-нет-нет! Болван! Вы ничему не учитесь. Смотри! – Он принялся поднимать бокалы и ставить их ровно на те же места. Потом отошел, чтобы посмотреть со стороны, наклонился, прищурился, передвинул одну маленькую ликерную рюмку – на тысячную долю дюйма.

Во время всей этой клоунады все, за исключением Ибрагима – который просто смотрел с недоумением на происходящее, – или улыбались, или смеялись по очереди, в особенности когда арлекин принялся ходить следом за метрдотелем, чуть не наступая ему на пятки, а тот делал вид, что даже не замечает его. Когда метрдотель вышел, арлекин последовал за ним, оглядываясь и крича:

– Ага! Заговор! Ага.

– Хорошее шоу, – заметил Каупервуд, повернувшись к мадам Режтадт.

– Это Грелизан из «Трокадеро», умнейший клоун Европы, – сказала она.

– Не может быть! – воскликнула Мэриголд, куда благосклоннее взглянувшая на эти шутки, когда узнала, что клоун – знаменитость.

Эйлин, которая поначалу опасалась за успех этой авантюры, теперь облегченно вздохнула. Поскольку Каупервуд решил похвалить ее остроумие и остроумие Толлифера, что бы теперь ни сделал Грелизан, все казалось ей смешным, хотя он и вызвал у всех ужас на несколько мгновений, когда споткнулся и упал с большим серебряным сосудом, наполненным чем-то вроде ярко-красного супа из томатов. Блестящее оранжевое конфетти тут же закружилось в воздухе и осыпало всех гостей под сопровождающие все это охи, крики и смех.

Он поспешил назад в кладовку и принес гренок в сахарных щипцах, а потом опять и опять ходил по пятам официантов, придирчиво наблюдая за ними, пока они аккуратно расставляли блюда.

Последними были поданы имитации кубиков льда. Под поверхностью каждого находился непрочный воздушный шарик, когда зубья вилки прокалывали его, на свет появлялось нечто неожиданное: в случае Каупервуда, например, ключ от Лондона, в случае Эйлин – кланяющаяся и улыбающаяся фигурка мсье Ришара с ножницами в руке, в случае мадам Режтадт – маленький глобус мира, исчерченный штриховой линией, которая соединяла все места, где она побывала, в случае Ибрагима – крохотная лошадка с шейхом в седле, в случае Толлифера – маленькое колесо рулетки с шариком на «зеро», для Мэриголд – стайка мужских фигурок: солдат, король, денди, художник, музыкант. Все это вызывало громкий смех, а после кофе Грелизан поклонился под всеобщие аплодисменты и крик мадам Режтадт «Браво! Браво!»

– Прекрасно, – воскликнула она. – Я напишу ему записку.

После полуночи в Le Grand Guignol[28] они увидели знаменитого Лалута, изображавшего знаменитостей. А потом Толлифер предложил поехать к Сабиналу. К рассвету все они исполнились убеждением, что эта ночь в Париже прошла прекрасно.

Глава 39

Каупервуд на основании всего увиденного пришел к выводу, что в Толлифере он нашел человека даже еще более предприимчивого, чем он сам. Этот человек явно имел дар. При малом одобрении и, конечно, финансовой поддержке он безусловно сможет сотворить для Эйлин мир, которым она в случае окончательного разрыва с ней Каупервуда вполне удовлетворится. Эта ситуация требовала некоторого обдумывания. Потому что, конечно, если Эйлин станет известно о Бернис, то она, вероятно, обратится за советом к Толлиферу. И тогда встанет вопрос о том, чтобы откупиться от них. В общем, та еще ситуация. Кроме того, если Эйлин начнет появляться в свете без мужа, то начнутся всевозможные спекуляции о том, куда же он делся, и это неизбежно приведет к Бернис. Нет, лучше всего убедить Эйлин вернуться в Нью-Йорк с ним, а Толлифера оставить здесь. Это на какое-то время ослабит очевидное влияние на нее Толлифера и не допустит, чтобы это влияние стало слишком очевидным для других.

Оказалось, что Эйлин со своей стороны ничуть не против этого. Она руководствовалась разными резонами. Опасалась, что если она будет возражать, то Каупервуд возьмет с собой другую женщину или познакомится с кем-нибудь в Нью-Йорке. Кроме того, это должно было оказать должное воздействие на Толлифера и его друзей. Сегодня Каупервуд был фигурой более публичной, чем когда-либо в прошлом, и статус его признанной жены возвышал ее в глазах общества. Более всего в сложившейся ситуации ее снедало любопытство: последует ли за ней Толлифер или нет. Ведь их пребывание в Нью-Йорке наверняка продлится не меньше полугода, а то и больше.