Стон (СИ)

Санти тщательно вымыл нож, положив его на прежнее место, и когда мать резала этим ножом свежий хрустящий батон или маслянистый сыр, обыкновенный завтрак превращался для него в маленький праздник, о котором знал только он… Только он.

Никто не заподозрил в убийстве тщедушного подростка или его насмерть перепуганную и такую же тщедушную мать. Завалить подобного борова… На это нужна недюжинная сила.

Но что они знали о ненависти? Жгучей, бешеной, неистребимой!

Спустя полгода мать, освобожденная от ужасов брака с садистом, расцвела невероятной изысканной красотой, и Санти понял, что всё сделал правильно. И перестал думать о совершенном грехе. Разве грех отправить Дьявола в ад? Разве не там его место?

Но, видимо, Бог так не считал, и потребовал искупления, послав ему Садерса Ремитуса, жестокого и прекрасного зверя, для которого не существовало преград. Однажды он вошел в его скучную жизнь и властно взял, подмяв под себя, распластав под своим не знающим сопротивления телом.

Было потрясающе хорошо. Санти задыхался от тяжести, рычал от боли и похоти. Во время оргазма он до крови прокусил ладонь, зажимающую его оскаленный рот.

— Думаю, мы поладим, — сказал Сад насмешливо и слегка удивленно — флегматичный парень никак не тянул на безудержного любовника.

Но именно таким он и стал.

Близких отношений Санти не допускал. Он даже не был уверен в данной ему богом ориентации. И мужчины, и женщины не привлекали его в одинаковой степени. Потом возник Эдуард, малыш Эд, Эдди, который путался у него под ногами, как нескладный щенок — молодой, восторженный, глупый — и однажды, воспользовавшись его ленивой расслабленностью, живо расстегнул ему брюки и взял в рот.

«Ну и черт с ним, — подумал тогда Сантино, вытирая его счастливые, перемазанные семенем губы и щелкая по носу. — Пусть будет так…»

Они были вместе два года — до того, как Санти неожиданно и бесповоротно потерял голову, бросив всё и намертво прикипев к своему дикому идолу, слепо за ним последовав в неизвестность. Эдди вприпрыжку ринулся вместе с ним. Идол не возражал.

Санти был одержим.

Санти навеки был свергнут с пьедестала своего безразличия.

Сад быстро разглядел в нем убийцу, и это его заводило. Он брал его снова и снова, не зная устали, не чувствуя сытости. Санти только порыкивал от удовольствия.

Потом появился Джеймс — бесшабашный, порочный, насмешливый, и стал неплохим дополнением к их извращенному тандему. Вот уж кто никогда и никого не любил. Но ему нравились деньги, нравился секс, и он умел быть преданным до конца. Появление Габриэля, смуглокожего Ди, слегка пошатнуло незыблемую уверенность Джеймса в том, что кроме славного перепихона и веселой зелени есть что-то ещё. Например, схожая с нежностью маета в районе набухших сосков. Но считать его своим он, конечно, не смел. Вот ещё! Отправиться на небеса из-за чьей-то красивой задницы? Благодарю покорно. Он и без того сумеет полакомиться. И щедро отдаться вечно страдающему красавчику Ди, полному бушующего в паху огня. Оторвать кусок от пирога самого Садерса Ремитуса — что может быть вкуснее и слаще? Джеймс Торн не дурак.

Санти внимательно наблюдал за любовью, не узнанной им самим, и ждал, когда Джеймс наконец-то поймет, что есть в этом долбаном мире то, ради чего стоит хоть раз оглянуться по сторонам и не считать своих денег.

Исчезновение Ди стало для Джеймса ударом.

Санти видел, как люто он ненавидит их всех, даже ни в чем не повинного дурачка Эдуарда. Бесстрастное, улыбающееся лицо не смогло обмануть — руки Джеймса тряслись от желания растерзать, а в глазах затаилась злая беспомощность, и будь перед ним не такой глумливый ублюдок, Санти, возможно, проникся бы чем-то, отдаленно напоминающим жалость. Но он лишь ухмылялся: давай-давай, дешевка… Узнал, где находится сердце? Надолго ли? Уверен — через пару недель ты даже имени нытика Габриэля не вспомнишь.

Санти убивал его с удовольствием — слишком многого тот хотел. Не по заслугам цена, дружок. Знал бы свое место, был бы вполне доволен. Терпит же он, Сантино Рута, затянувшееся сумасшествие своего божества.

Ну любит он эту красивую тварь. Любит. И что?

Сегодня любит, завтра разлюбит. Никаких трагедий.

Все происходящее было настолько ужасно и дико, что казалось Санти почти совершенным. Другой модели существования он представить уже не мог. Его тело, вплетенное в безумный клубок рук, ног и членов, ликовало, его изголодавшееся сердце убийцы билось удовлетворенно, время от времени получая сытный кусок.

Санти был счастлив.

Обнимая и прижимая к себе сухо рыдающего Сада, вконец свихнувшегося от своего непонятного горя, Санти был счастлив.

Понимая, что красивая тварь не появится больше на горизонте, Санти был счастлив.

Черт возьми, Сантино Рута родился счастливчиком.

— Мы уедем, уедем. Cкажи только — куда?

— Я не знаю…

***

— Тебе лучше?

— Да. Намного. Холодный компресс творит чудеса. Спасибо.