Стон (СИ)

Слепо натыкаясь на углы и стены, он почти бежал в сторону спальни — хотелось поскорее уснуть, завершив, наконец, этот осточертевший, полный противоречий день, хотелось скрыться от собственной ненужности никому. Дышать было трудно, словно стены дома незаметно сдвигались в попытке выдавить его бесполезное тело из насыщенного любовной истомой пространства. Как помеху. Как воспалившуюся занозу. А ведь он любил этот дом не меньше, чем дом Бонне и Лорены, не меньше, чем жалкую лачугу на берегу Средиземного моря, где неистребимый запах рыбы казался когда-то единственно правильным из всех существующих и по-настоящему родным.

Спальня выглядела как никогда пустой и необъятной.

*

Он лежит на спине, безмятежно прикрыв глаза, и радуется теплой тяжести, примостившейся на мирно стучащем сердце. Как же хочется провести ладонью по растрепанным, шелковистым прядям: пригладить их, расчесать, пропуская сквозь пальцы, а потом легонько подуть на лоб, потревожив кольца кудрей. Утром Шерлок обязательно будет ворчать, что похож на дикобраза, что Сад роется в его волосах, превращая бедную голову бедного Шерлока в воронье гнездо. Пусть ворчит. Невозможно удержаться от желания окунуться в это влажное, густое безумие, особенно, когда его обладатель дрожит и постанывает, глубоко насаживаясь ртом на готовый прорваться член.

Шерлок спит на его груди, прилипнув горячей щекой к соску, и это самое восхитительное, что может испытать человек, сходящий с ума от любви. Проснись, мой мальчик, обхвати его губами, и я вскормлю тебя своею любовью. Но Шерлок, замученный ласками, крепко спит, и сейчас его не разбудишь и пушкой. Согретая грудь осторожно вздымается — Сад дышит тихо-тихо, чтобы не потревожить, хотя знает, что это напрасная предосторожность: слишком Шерлок устал. В спальне тепло, пахнет потом и сексом, и ноздри нервно трепещут — тончайшие ароматы, самые лучшие в мире. Скоро и сам он уснет — тоже устал. Развратный мальчишка сегодня был ненасытен: опустошил за ужином почти две бутылки Chateau Pavie, и красное вино взбудоражило его и без того сумасшедшую кровь. Как он целовал его, как вскрикивал, проникая глубоко и сильно! Напился, чертов засранец, и заездил старого Сада. Любимый…

Этот день они провели в Лондоне — Шерлок соскучился, и потому безжалостно гонял выбивающегося из сил немолодого уже мужчину по незнакомым улочкам и переулочкам, загнав в итоге, как гончая зайца, только один раз позволив перекусить в какой-то дрянной забегаловке и выпить пару чашек дерьмового кофе.

Оба страшно устали, и в машине клевали носом. Но на половине пути Шерлок взбодрился, растормошив почти уснувшего Сада, и сделал отчаянно-смелый минет, от которого тот едва не подох, так это было невероятно. Чувственно. До боли сладко. Они долго целовались, и вкус семени, смешанного со слюной, кружил Садерсу голову. Потом Шерлок снова дремал, согнув в коленях длиннющие ноги и мирно пристроив затылок в приятно опустошенном паху любовника. Когда машину потряхивало, голова беспомощно качалась из стороны в сторону, и волосы мягкой волной накрывали бедра. Душа Сада обмирала от нежности и любви.

А дома…

Дома стало ещё лучше.

Сейчас Шерлок спит, прилипнув горячей щекой к соску. Сада обволакивает умиротворяющая нега и, пристроив ладонь на плече своего мальчика, он медленно погружается в сон.

Ветер за окном негромко шумит и поёт…***

Картина счастливой жизни была настолько реальна, что никогда не произнесенные Шерлоком слова отчетливо прозвучали — совсем близко, возле самого уха. Губы обожгли мочку, и в своей непридуманной жизни Сад глупо улыбнулся и прошептал в ответ: «И я люблю тебя, мальчик мой. Так люблю…»

И всё это ты решил у меня отобрать?! Захапать моё, попользоваться моим? Так я тебе и отдал, бродяга! Жалкий урод! Гнида, ничтожество, мразь. Откуда ты взялся?! Кто ты такой, чтобы поселиться на Бейкер-стрит?!

Задремал он только под утро, устав от грызущего сердце бешенства, сраженный глубоким, но очень коротким сном. Когда глаза его распахнулись, за окном был всё тот же невеселый рассвет.

Ждать он больше не мог. Ни одной секунды.

Наскоро ополоснувшись, поспешно направился в гардеробную. Натянул джинсы, футболку, теплый свитер, дернул с плечиков куртку и вышел, громыхнув резко захлопнутой дверью.

Растолкав свернувшегося уютным клубочком Джеймса, отрывисто бросил:

— Поднимайся. Кофе, покрепче. Завтракать я не буду, но ты можешь перекусить. Выгони джип, да прогрей получше — я мёрзну… Кстати, теперь он твой. Можешь трахаться с ним день и ночь. Денег тоже дам. Много. Чемодан не забудь. Через сорок минут отправляемся.

— В Лондон?

— Да.

*