Стон (СИ)

Воспалившаяся рана сильно болела. Это злило и мучило: злило, потому что как все врачи Джон ненавидел слабость и немощь; мучило, потому что очень хотелось покрепче обнять Шерлока, глубоко вдохнуть тепло вкусно пахнущей кожи и насладиться выстраданной, а оттого заслуженной близостью. Но гематома, багровым озерцом разлившаяся от ключицы до аккуратных светлых сосков, отечность и не проходящий жар в месте укуса почти обездвижили его руку, и самое большее, что он мог позволить себе в первые дни — это прижаться лицом к беспорядочным завиткам в момент, когда Шерлок увлеченно колдовал над его плечом: антисептик, мазь, чистые бинты…

Шерлок отдавался процессу врачевания со вкусом — ему очень нравилось быть для Джона незаменимым. Попытки что-то подправить или чем-то помочь в обработке раны он пресекал коротким, но ощутимым шлепком по руке — не лезь, моих познаний в медицине вполне достаточно для подобного пустяка. Джон ворчал, говорил, что очень хороший доктор и вообще давно уже не маленький. Шерлок отвечал, что маленький, потому что ниже на целую голову.

Потом Шерлок будет вспоминать эти неполные три недели вынужденного подчинения Джона Ватсона, эти дни мучительно-сладкой игры, до состояния оргазмической вибрации натягивающей его нервы, как самые лучшие в жизни: Джон принадлежал ему полностью, и зависел от него всецело.

Днем было легче.

Весна, наконец, разгулялась, вольготно раскинулась по ожившему, засиявшему свежими красками Лондону: светило солнышко, ветер стих и перестал лютовать, сменив яростные порывы на кокетливые заигрывания.

Шерлок настаивал на ежедневной прогулке, и как бы ни сопротивлялся Джон, уверяя, что и шагу ступить не может, что сил едва хватает на передвижения по квартире, потому что боль в плече адская, потому что всё это чертовски его достало, «какая улица, мать твою», спорить с Шерлоком не имело смысла. Он спокойно стоял, смотрел, молчал и слушал, а потом бесстрастно интересовался, нужны ли Джону перчатки. Или шарф. Или теплый свитер.

Джон вздыхал и, покорившись этому удивительному многотерпению, покидал уютное кресло. С прогулки он возвращался, почти позабыв о боли: взбудораженный волнующими весенними ароматами, освеженный молодым ветерком, довольный и зачастую страшно голодный. Очередная маленькая победа очень Шерлока радовала, и хотя на следующий день всё повторялось в той же последовательности, это не имело значения: Джон, хоть и медленно, но шел на поправку.

Ночи вытягивали из Джона все накопленные за день силы: неизменно поднималась температура, обострялась боль. Спал он беспокойно, метался, что-то бормотал, иногда громко вскрикивал, и утро, как правило, встречал измученным и мрачным.

Шерлок мужественно всё сносил, понимая, что дело не только в больном плече: встреча с Садерсом ранила Джона гораздо глубже, чем хотелось бы им обоим. И это было страшнее всего. Что так сильно терзало Джона и не давало ему покоя? Какие сомнения? И так ли всё хорошо…

Они по-прежнему спали в одной постели, но под разными одеялами. По негласному соглашению Шерлок приходил в спальню спустя час-полтора, давая Джону возможность устроиться поудобнее и спокойно заснуть. Сам он укладывался как придется, иной раз довольствуясь узенькой полоской кровати, оставшейся от разметавшегося в горячечном сне Джона. Он поправлял на нем одеяло, проводил пальцами по щеке, и был счастлив даже такой эфемерной близостью.

В одну из ночей его разбудил встревоженный голос. Джон не бормотал бессвязно, не шептал, как это зачастую бывало. Он произносил слова громко и непривычно отчетливо. Шерлок был уверен, что Джон не спит — так живо и бодро звучал его голос.

— Что случилось? Почему не спишь? Тебе больно? Принести воды? — зачастил он, приподнимаясь на локте и вглядываясь в скрытое ночным полумраком лицо — неестественно бледное и даже в темноте заметно лоснящееся от обильного пота. — Джон…

— Ты будешь его целовать? Будешь? Ты будешь его целовать? — настойчиво спрашивал Джон.

— Кого? — Шерлок растерянно замер, не понимая, что происходит.

— Ты будешь его целовать? — повторял Джон снова и снова, а потом торопливо забормотал, метнувшись из стороны в сторону: — До конца жизни… До конца жизни… его… целовать… Шерлок…

— Кого, Джон? Кого? — Шерлок успокаивающе гладил пылающее лицо, убирая со лба взмокшие волосы, слипшиеся тонкими острыми стрелами, прикасался губами к соленым вискам и скулам. — Что он наговорил тебе, Джон? Что?! — От отчаяния хотелось заплакать. — Я тебя буду целовать до конца своих дней. Тебя.

— Шерлок? — Джон шевельнулся уже осознанно, и стало ясно, что на этот раз он проснулся. — Который час?

— Господи, Джон… — Шерлок тесно прижался к нему, еле сдерживая горячую дрожь, обвил руками и выдохнул во влажную шею: — Ты разговаривал во сне. Нес какую-то чушь. Я испугался.

Джон застонал тягуче-медленно, жарко и, прильнув бедром к дрожащему телу, шепнул: — Дотронься до меня, Шерлок. Приласкай. Прошу тебя. Умоляю. Иначе я точно сойду с ума.

***

ДАЛЕКО.