Читаем Стон (СИ) полностью

Старик дернулся умирающим телом — мощная волна прошлась от макушки до пят, словно один из чертей того ада, в котором он мучительно догорал, вонзил ему вилы в бок. И проснулся.

Поначалу он был уверен: случилось несчастье. Слишком уж тепло улыбался Шерлок — так улыбаются только не чувствуя ни страдания, ни обиды. Не чувствуя ничего.

Все эти годы Старик волновался за Шерлока: здоров ли, счастлив ли, любит ли его Джон по-прежнему преданно и глубоко. Вот и сейчас тревога взорвала грудную клетку сердцебиением: беда, с ним случилась беда! Не уберёг чёртов рыцарь!

А потом, дрожащий и ошеломленный, Старик понял, что произошло невозможное: боль, источившая его тело, исчезла, и оно стало воздушным, легким, с минуты на минуту готовым взлететь.

Так вот оно что… Наконец-то! Он давно готов к путешествию, куда бы дорога ни привела.

Самое главное — мальчик жив и здоров.

Умереть бы на берегу.

Но туда Старик ни за что не дойдет.

Даже не доползет.

Он знал, что никто не придет на его могилу, не принесёт цветов, и был несказанно этому рад. Цветов достойна Лорена — прекрасная, любящая и нежная, ушедшая так непростительно рано. А он… Никому не нужному, всеми забытому старику вполне достаточно горсти родной земли. Земли, которая мягче лебяжьего пуха, теплее ясного солнышка.

* итальянское сухое печенье

** патологическое состояние сна

Комментарий к Глава 41 Я не плачу. Я умираю.

http://www.youtube.com/watch?v=T2yWYhj3U3c

Очень прошу вас, дорогие мои, внимательно послушать эту песню.

Без неё картина не будет полной)

http://static.diary.ru/userdir/6/5/5/2/655277/69718253.jpg

Таким я увидела юного Киро)

========== Глава 42 Я люблю тебя, Шерлок. Навеки твой Джон Х. Ватсон. ==========

Дорогие мои, глава получилась довольно объемной, но, надеюсь, вы не заскучаете, тем более что она заключительная. Здесь сплошной сироп — из серии «все хорошо, а будет ещё лучше…»)))

«Я, Джон Хэмиш Ватсон, счастливейший из смертных. Но иногда мне кажется — я бессмертен. За каким дьяволом умирать, если всё так ослепительно хорошо»…*

Этими словами я когда-нибудь начну свои мемуары. Если, конечно, у меня найдется на это хотя бы одна гребаная минутка. Мне и дышать-то некогда. Моя жизнь — чертово колесо, и крутится это колесо с бешеной скоростью: верх-низ, день-ночь. Лица, улицы, города… Да-да, иной раз, не успев опомниться, я вдруг оказываюсь в какой-нибудь сонной глуши или в грохочущем мегаполисе, куда забросила меня судьба по имени Шерлок Холмс.

Моя единственная судьба.

Не знаю, за что благословил меня Бог, но пью я это благословение по глотку — берегу драгоценную влагу. Да и захлебнуться, если честно, боюсь: с Шерлоком захлебнуться — раз плюнуть. Уж я-то знаю. В ту ночь, когда, изнемогая и теряя остатки выдержки, я попросил его дотронуться, приласкать… Дьявол! Не знаю, как я вынес всё это, как выжил, как смог вытерпеть первый подаренный им оргазм. Шерлок гладил мой член, что-то шептал, то ли утешая, то ли умоляя — в своем возбужденном полубреду я не разобрал ни словечка, — а я богохульно взывал к небесам с дикой просьбой не дать мне подохнуть, кончая…

Он довел меня очень быстро — много ли мне было надо, если давно уже от каждого его прикосновения ноги теряли опору, а мысли сгорали дотла. Зачем мы ждали так долго?! Но ожидание того стоило. Я кончил с протяжным воем, почти отключившись. Черт с ним, не это главное. Он сел на мои бедра — Господь всемогущий, как невыносимо пылала его кожа — и влажной от спермы… моей спермы!.. ладонью обхватил себя. Я смотрел и смотрел… Не дыша, сотрясаясь от грохота сердца. В спальне было темно, но я отчетливо видел каждое из его движений, видел блестящие быстрые пальцы, в которых пряталась и вновь появлялась головка с расширенной, мокрой уретрой, видел, как показалась и брызнула первая капля, и как следом за ней мощный сгусток вырвался на свободу, заливая мне грудь и живот. Этого, именно этого я никогда не забуду, что бы мы с ним ни вытворяли потом.

Он лег на меня, дрожа и постанывая, и в глазах его плыли слёзы. Шерлок плакал, будь я проклят! Кончал и плакал. Выдержать такое нужна немалая сила духа.

Знаете, чего мне хотелось больше всего? Чтобы он отдышался и трахнул меня, чтобы взорвался на хрен мой мозг, и в прах рассыпалось тело. Мне хотелось этого страстно. И не потому что так уж было необходимо срочно насадиться на член. Да я был едва жив, если честно. Принадлежать ему полностью, изнутри и снаружи — вот чего мне тогда не хватило. Но потом я это, конечно же, получил. Ещё как… Шерлок всё делает по высшему классу: распутывает самые немыслимые клубки человеческих злодеяний и трахает до грома в ушах.

***

— Мать твою, я не самый хреновый хирург, и собирался стать выдающимся! — ору я.

— Ты очень хороший хирург, и выдающимся станешь непременно, поверь, — улыбаясь, отвечает Шерлок и прижимает к себе. — Ты просто устал. От меня?

Я мгновенно погружаюсь в родное тепло, и осоловело припадаю к груди.

— Пошел к черту. Сам знаешь, что нет. Я без тебя никак… И никуда.

— Зачем же тогда орешь?

— Могу я поорать?

— Можешь. Ори.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Смерть сердца
Смерть сердца

«Смерть сердца» – история юной любви и предательства невинности – самая известная книга Элизабет Боуэн. Осиротевшая шестнадцатилетняя Порция, приехав в Лондон, оказывается в странном мире невысказанных слов, ускользающих взглядов, в атмосфере одновременно утонченно-элегантной и смертельно душной. Воплощение невинности, Порция невольно становится той силой, которой суждено процарапать лакированную поверхность идеальной светской жизни, показать, что под сияющим фасадом скрываются обычные люди, тоскующие и слабые. Элизабет Боуэн, классик британской литературы, участница знаменитого литературного кружка «Блумсбери», ближайшая подруга Вирджинии Вулф, стала связующим звеном между модернизмом начала века и психологической изощренностью второй его половины. В ее книгах острое чувство юмора соединяется с погружением в глубины человеческих мотивов и желаний. Роман «Смерть сердца» входит в список 100 самых важных британских романов в истории английской литературы.

Элизабет Боуэн

Классическая проза ХX века / Прочее / Зарубежная классика