Стон (СИ)

— Перестань. Это я позволял себя трахать за большие деньги. Я сосал вонючие х*и старых уродов. И обдолбанный в хлам врезался в дерево тоже я. У меня был шикарный байк, я очень его любил, я им гордился. И он перебил мне хребтину. Всё справедливо, маленький. Прости, что так тебя называю. Знаю — это слово страшно тебя бесило, но я не мог удержаться. И сейчас не могу.

Сад вернулся к столу.

— Как давно это случилось?

— Давно. Двадцать девять — самый расцвет. Тяжело превратиться в дышащее бревно, когда тебе нет тридцати.

— Ничего нельзя было сделать?

— Ничего. У меня был клиент. — Киро зло усмехнулся. — Постоянный… Довольно известная в Италии личность. Жена, куча детишек, власть. Извращенец. Избивал так, что сам потом плакал. С ума сходил. Иногда я думаю — этот сатана был влюблен в меня. По-настоящему. И бесился от безысходности. Что с тобой, маленький? Ты так побледнел… Перестань. Столько воды утекло.

— Я в порядке.

— Уверен? На тебе лица нет.

— Уверен. Что дальше?

— Ничего. Когда со мной произошло… это, он поднял на ноги всех. Но только не меня… Всё! Не хочу вспоминать. Боль прошла. Всё прошло. Остался только ты.

— Почему ты вернулся сюда? Надо было бороться.

— А почему ты вернулся сюда? Почему ты не борешься?

Сад посмотрел затравленно и тоскливо.

— Мне нельзя.

— И мне было нельзя. Хотелось сгнить заживо на этом чертовом берегу. Мать с отцом стойко держались: ухаживали за мной, ни словом не упрекнули. Как потом оказалось, слухи о моих подвигах и сюда долетели. Порадовал единственный сын… Удивительные они у меня, сильные. Неразлучники — ушли друг за другом.

— А как же ты?

— К тому времени я уже ловко управлялся с коляской, даже рыбачить пытался. Но одному было несладко. Временами терзали боли. Это сейчас я… омертвел, не чувствую ничего, а бывало — ночами не спал, так сильно скручивало. В один из дней заявилась Лидия. Муж её потихоньку спивался, детей Бог не дал, вот она и решила за меня взяться. Смешная… Ничему так и не научилась. Но, как-никак живая душа — придет, молча бродит по дому, что-то делает, посудой гремит. Всё легче. Не дала мне с голоду умереть. Раньше каждый день приходила, сейчас — раз в неделю. Постарела и, кажется, не совсем здорова. Надеюсь, ты не выгнал её? Что-то давно она не является…

— Не выгнал. Заплатил. Предложил приходить два раза в месяц.

— А она?

— По-моему, была рада.

— Пусть приходит. Это часть её жизни. Так она чувствует себя нужной. Каждый должен быть нужен, хотя бы кому-нибудь. Ну что, маленький, тебе не слишком противно?

— Мне больно. И страшно. Но это касается лишь меня. Поехали к морю, Киро? Допьем вино на песке. Он сейчас наверное очень теплый.

Рассказать о себе Садерс так и не смог.

***

Им было хорошо вместе.

Иллюзий они не строили, смотрели на происходящее трезво и мудро. Оба поняли, что расстаться было необходимо. Жизнь ошибок не делает. Она хладнокровно разбила непрочный союз взбудораженных запретной близостью тел для того, чтобы спустя сорок лет соединить их души. Всё правильно.

Киро ни о чем не жалел: ни о покалеченном теле, ни о разбитом сердце. Если путь к Ромео оказался так долог, что ж — не ему спорить с Небом. Да и о чём? Разве мог он даже в самых воспаленных мечтах увидеть свою поседевшую голову на загорелой, гладкой груди прекраснейшего из мужчин?

У них не было, да и не могло быть секса. И дело не в травме: сломанный позвоночник давно перестал быть чувствительным, адская боль, срывающая когда-то крики и ругань с покусанных губ, давно отступила. Тело предало забвению ту страшную пытку, от которой трещали кости, а мышцы горели и сокращались с бешеной скоростью. Оно перестало существовать, как источник радостей или страданий, перейдя в режим самых примитивных потребностей.

Да и Сад ничего не хотел. Все желания, самые горячие, самые страстные и безумные, навсегда были отданы Шерлоку. Даже спонтанное возбуждение, которого он стыдился и которое тщательно от Киро скрывал, постепенно сошло на нет. Теперь он нуждался только в тепле.

Но спали они вместе — на том самом диване, где когда-то с азартом и упоением следили за приключениями знаменитых голливудских супергероев, и где потом дрожащими пальцами расстегивали друг другу ширинки.

Никогда и нигде Садерс так сладко не спал, даже в доме Бонне. Самые роскошные кровати самых роскошных отелей мира — жалкие соломенные тюфяки. Он прижимал к себе сухое, бесполое тело и засыпал — крепко и безмятежно, без сокрушающих сновидений, полных крови и неуёмной жажды. Ничего лучше не было в его жизни, ничего лучше этого обыкновенного счастья: проводить и встретить день рядом с тем, кто по-настоящему любит.

Будил его негромкий, мерный шум моря — как оно близко, боже… Он забыл, что море может быть так удивительно близко. Даже когда оно спокойно — оно всё равно шумит. Плещется, бьется о берег, дышит. Живое, огромное.

Кричали чайки. Просыпался поселок.

Проворный Марчи наверняка уже накрыл стеклянным колпаком своё фирменное бискотти — свежеиспеченное, ароматное, сухое до хруста. И пироги, густо политые вишневым сиропом. И пышные маковые рулеты.

Пора варить кофе.