Стон (СИ)

Двадцать девятую ночь он провел без сна, вытянувшись в кровати, где месяц назад спал его потрясающий пленник, и где ему посчастливилось спать вместе с ним, впервые узнав, какое это блаженство — слышать рядом негромкое дыхание того, кого любишь.

Он не переставая думал о жизни и вспоминал всё, что происходило в этой спальне, на этой кровати… Как впервые он прикоснулся к Шерлоку и кричал от наслаждения, кончая в его ладонь, как дрожал, блуждая пальцами по тонкому телу, едва не плача от потрясения, как целовал безответные губы и был несказанно счастлив, несмотря на их ледяное молчание.

Налитый кровью член и переполненная мошонка причиняли сладкую боль.

Возбуждение пропадало и возникало в зависимости от того, что именно он вспоминал. К себе он не прикасался, лишь выгибался навстречу воображаемой ласке и издавал негромкие звуки, напоминающие одновременно и стоны, и вздохи, и шепот.

Кончить было нельзя. Он не мог позволить пролиться даже крошечной капле того, что предназначено одному только Шерлоку — его наполненному жаждой рту, его истосковавшемуся в ожидании телу…

Под утро он всё-таки задремал, сраженный нечеловеческим напряжением и утомленный возбуждающими воспоминаниями, и окунулся в такой эротический хаос, в такие безумные сны, что очнулся утром, до боли сжимая обмякший, мокрый от семени член.

Охая и вздыхая, жадно облизывая пересохшие губы, Садерс ещё несколько бесконечных минут гладил всего себя: шею, грудь, нервно подрагивающий живот и раскинутые в стороны бедра.

«Прости, мой мальчик, не уберег…»

Но, в конце концов, не так уж это и страшно.

Он был уверен, что приехав в Лондон и притормозив у долгожданных дверей, вновь будет так переполнен, что щедро зальет драгоценный горячий рот и утолит наконец его многодневную жажду.

Потянувшись всем телом, предвкушающим скорую встречу, он бодро соскочил с постели и направился в душ, где долго и тщательно мылся, несколько раз покрывая душистой пеной кожу и волосы. Нетерпение нарастало с каждой минутой, наполняя грудную клетку приятным жжением, а низ живота — слабой пока ещё, но очень сладкой истомой.

Сегодня последний день намеченного им срока, и, четко следуя собственным планам и данным самому себе обещаниям, он должен поехать к Шерлоку завтра.

Но, к чертовой матери планы и обещания!

К ебаной чертовой матери!

Он уже подыхает… Подыхает! Подыхает!

У него не осталось больше сил терпеть эту муку, и ждать даже один распроклятый миг.

========== Глава 17 День тридцатый. Отвратительно. ==========

Впервые Садерс видел его таким. Голова пошла кругом, а ноги, словно утратив опору, затряслись от нечеловеческого усилия удержать в вертикальном положение тело, готовое надломиться.

Странный, необъяснимый эффект от картины, не отличающейся особенной красотой. Но все запланированные действия и старательно отрепетированные фразы вмиг оказались фальшивы и неуместны, а самое главное, совершенно невозможны среди той будничной простоты, в которой Садерс сейчас оказался.

Он застал Шерлока в кухне — небольшой и опрятной. Тонкие пальцы обнимали бока ярко-оранжевой кружки, над которой вился белесый парок. На фоне дождливого утра эта кружка пылала маленьким солнцем, бросая теплый блик на бледную кожу Шерлока.

Спешить было некуда, и, вытянув ноги, Шерлок наслаждался неброским уютом утра, принадлежащего только ему. Было заметно, что он недавно проснулся и, не потрудившись принять душ и умыться, решил начать день именно с кофе, который с удовольствием пил, поглядывая в окно.

В квартире тепло — накануне Шерлок старательно растопил камин, изгоняя сырость позднего ноября. Окно, наполовину прикрытое жалюзи, пропускало неяркий осенний свет, в кухне было довольно сумеречно, но, продлевая состояние расслабленной полудремы, Шерлок не зажигал лампы. Заспанные глаза, взлохмаченные кудри и пижама, в которой, как видно, он спал этой холодной ночью, ошеломили Сада настолько, что он тщетно искал, за что ухватиться в попытке удержать равновесие.

Рушился мир.

Они потрясенно смотрели друг на друга, и молчание нарушал только звук их сбивающегося дыхания.

Саду казалось, что он врос в чисто вымытый пол, что до конца своих дней останется в этом дверном проеме, покрываясь паутиной и пылью. Но желание прикоснуться было таким сокрушительным, что, с трудом выбираясь из нежданного ступора, маясь отвратительной дрожью в коленях, он приблизился к Шерлоку и остановился, не в силах сделать ни одного движения, будто на этот мучительный бросок ушло всё, на что было способно его непослушное тело.