Сторона Германтов

— Ну да, явилась выступать, в руках букет лилий, а на платье еще другие «лилеи». — (Герцогиня Германтская, как маркиза де Вильпаризи, всячески стремилась произносить некоторые слова на самый простонародный манер, правда, не раскатывая «р», как это делала ее тетка.)

До того как г-н де Норпуа, уступая принуждению и натиску, увел Блока в небольшую оконную нишу, где они могли поговорить, я на секунду еще раз подошел к старому дипломату и замолвил ему словечко насчет академического кресла для отца. Сперва он хотел отложить разговор. Но я возразил, что скоро уеду в Бальбек. «Как, вы опять едете в Бальбек? Да вы просто великий путешественник!» Потом он меня выслушал. При имени Леруа-Больё г-н де Норпуа бросил на меня подозрительный взгляд. Вероятно, он сказал г-ну де Леруа-Больё нечто нелестное об отце и теперь боялся, как бы экономист не передал отцу его отзыв. Маркиз тут же, казалось, воспылал к отцу неподдельной дружбой. Потом речь его замедлилась словно вопреки его воле, как бывает после страстного ее начала, когда непреодолимая убежденность запнувшегося собеседника вдруг берет верх над его попытками умолчать о чем-либо, и он с волнением в голосе сказал: «Нет, нет, вашему отцу не следует выставлять свою кандидатуру. Не следует это делать в его же интересах, ради него же, из уважения к его огромным заслугам, которые скомпрометирует подобная авантюра. Он заслуживает лучшего. Если он будет баллотироваться, то или победит, или всё проиграет. Он, слава богу, не оратор. А это единственное, что ценят мои дорогие коллеги, даже если им говорят полную белиберду. У вашего отца есть важная цель в жизни, так пускай он идет прямо к ней, не сворачивая на неверную тропу, ведущую в сады Академа[125], тем более что по обочинам этой тропы больше колючек, чем цветов. Да ему и не собрать больше одного-двух голосов. Академия предпочитает, чтобы кандидат прошел испытательный срок, прежде чем она примет его в свое лоно. Сейчас ничего сделать невозможно. Позже — почему бы и нет. Но пускай ему предложит баллотироваться сама Академия. Она истово, хотя и без особой радости, придерживается принципа наших соседей по ту сторону Альп: Farà de sé[126]. Мне не понравилось, как со мной обо всем этом говорил Леруа-Больё. Впрочем, по внешнему впечатлению мне показалось, что он с вашим отцом заодно. Я, пожалуй, довольно энергично намекнул ему, что, привыкнув иметь дело с хлопком и металлом[127], он недооценивает роль всяких тонкостей, как говаривал Бисмарк. Прежде всего, не следует допустить, чтобы ваш отец выставил свою кандидатуру: Principiis obsta[128]. Его друзья окажутся в двусмысленном положении, если он поставит их перед фактом. Погодите, — произнес он вдруг как нельзя более искренне, пристально глядя на меня голубыми глазами, — вы удивитесь тому, что я скажу, и особенно странно вам будет слышать это именно от меня, поскольку я очень люблю вашего отца. Так вот, как раз потому что я его люблю, как раз поэтому, — мы ведь с ним двое неразлучных, Arcades ambo[129], — и потому что я знаю, какие услуги он может оказать нашей стране, каких рифов он поможет ей избежать, если останется у штурвала, по всем этим причинам я за него не проголосую, из дружбы, из глубочайшего уважения, из патриотизма. Кстати, я полагаю, что дал ему это понять. (И тут в его глазах мне почудился суровый ассирийский профиль Леруа-Больё.) Таким образом, если я отдам ему свой голос, это будет для меня отступлением от собственных убеждений». Несколько раз г-н де Норпуа обозвал своих коллег ископаемыми. Помимо всего прочего, любой член какого-нибудь клуба или какой-нибудь академии любит приписывать коллегам характер, совершенно противоположный его собственному, и не столько даже из-за того, что иной раз полезно бывает сказать: «Ах, если бы это зависело от меня!», сколько ради наслаждения от причастности к такому труднодостижимому и лестному сообществу. «Скажу вам в ваших общих интересах, — заключил он, — что мне бы больше хотелось для вашего отца триумфального избрания через десять-пятнадцать лет». Я счел, что эти слова продиктованы если не завистью, то по меньшей мере черствостью и эгоизмом, но дальнейшие события показали, что они имели другой смысл.