Сторона Германтов

Г-жа де Марсант слушала лекции Брюнетьера[165]. Она воодушевляла Сен-Жерменское предместье, а ее беспорочная жизнь еще и служила всем примером. Но морфологическое строение изящного носа в сочетании с пронзительным взглядом намекало на то, что в умственном и нравственном плане г-жу де Марсант следовало бы отнести к тому же семейству, что и герцога, ее брата. Мне не верилось, что по причине всего лишь принадлежности к женскому полу, а также, быть может, перенесенных страданий и всеобщего уважения можно отличаться от своей родни так же сильно, как в эпических поэмах отличаются от свирепых братьев сестры, которым достались все добродетели и вся красота. Мне казалось, что природа располагает меньшей свободой, чем старинные поэты, и для всех членов семьи должна пользоваться приблизительно одними и теми же элементами; я никак не ожидал от нее такой изобретательности, чтобы из тех же материалов, которые пошли на создание дурака и грубияна, она творили обширный ум без тени глупости или святость без следа жестокости. На г-же де Марсант было платье из тончайшего шелка, расшитого узором из больших пальмовых листьев, на которые были нашиты матерчатые черные цветочки. Дело в том, что три недели тому назад она потеряла кузена, г-на де Монморанси, но это не мешало ей, пускай в трауре, делать визиты, посещать обеды в узком кругу. Это была гранд-дама. В душе ее сохранялся атавизм — легкомыслие и строгость придворной жизни. У г-жи де Марсант не хватило сил долго оплакивать отца и мать, но ни за что на свете она не стала бы носить цветные платья месяц после смерти кузена. Со мной она общалась более чем любезно, поскольку я был другом Робера и принадлежал к тому же кругу, что Робер. Ее доброта сопровождалась притворной застенчивостью, чем-то вроде мгновенных перебоев голоса, взгляда, мысли, которые поспешно унимаешь, — так оправляют юбку, чтобы, как требует хорошее воспитание, она не занимала слишком много места и чтобы упругий материал не комкался. Впрочем, прекрасное воспитание не следует понимать слишком буквально: многие из этих дам очень быстро впадают в распутство, но заученных в детстве хороших манер никогда не забывают. Разговор г-жи де Марсант вызывал легкое раздражение, потому что всякий раз, когда речь заходила о разночинце, например о Берготте или об Эльстире, она, отчеканивая слово «честь», словно придавая ему особый смысл, и произнося его особым тоном, с интонацией, присущей Германтам, говорила: «Я имела честь, огромную ч-е-с-ть встретиться с господином Берготтом, познакомиться с господином Эльстиром», не то желая подчеркнуть собственное смирение, не то разделяя с герцогом Германтским пристрастие к устаревшим выражениям, отражающее протест против нынешнего дурного воспитания, против того, что люди перестали выражать друг другу должное почтение. Какая бы из этих причин ни была истинной, в любом случае ясно было, что, когда г-жа де Марсант говорит: «Я имела честь, огромную ч-е-с-ть», она воображает, будто исполняет важную роль и доказывает, что умеет ценить имена достойных людей не меньше, чем привечала бы самих этих людей в своем замке, живи они по соседству. С другой стороны, она очень любила свое семейство, весьма многочисленное, к тому же не прочь была пуститься в долгие неторопливые объяснения, а потому охотно поминала свои семейные связи и постоянно (совершенно не желая никого поразить и на самом деле обожая рассказывать лишь о трогательных крестьянах и превосходных егерях) перебирала в разговоре все европейские семейства, состоявшие в вассальной зависимости от Германтов; люди менее знатные ей этого не прощали, и даже, если сами были хоть сколько-нибудь умны, высмеивали как признак глупости.

В деревне г-жу де Марсант боготворили за то, что она творила добро, но главное, за то, что благодаря чистоте крови, которая на протяжении нескольких поколений текла только в жилах самых выдающихся людей Франции, в ее манерах не осталось ни тени того, что в народе зовется «кривлянием»: она держалась совершенно безыскусно. Она без опаски обнимала бедную женщину, когда у той было горе, и велела ей наведаться в замок, где ей дадут телегу дров. Про нее говорили, что она истинная христианка. Ей хотелось найти для Робера неслыханно богатую невесту. Быть гранд-дамой — значит играть в гранд-даму, то есть, помимо всего прочего, изображать простоту. Эта игра стóит чрезвычайно дорого, тем более что простота восхищает только в том случае, если окружающие знают, что эту простоту вы избрали добровольно, иными словами, что вы очень богаты. Позже, когда я рассказывал о том, что видел, мне сказали: «Вы не могли не заметить, что она восхитительна». Но в настоящей красоте столько новизны, она такая особенная, что ее трудно распознать. В тот день я заметил лишь, что у нее очень маленький нос, очень синие глаза, длинная шея и печальное выражение лица.