Сторона Германтов

Но князь фон Пфаффенхайм не был простаком; доктор Котар сказал бы о нем: «хитроумный дипломат»; он знал, что в хитроумии г-н де Норпуа ему не уступает и сам способен сообразить, что мог бы угодить кандидату, если бы за него проголосовал. В пору, когда князь был посланником в разных странах и министром иностранных дел, ему приходилось вести разговоры, в которых собеседники точно знают, как далеко можно зайти и чего говорить не следует. Для него не было секретом, что на языке дипломатии «говорить» значит «предлагать». Вот почему он добыл для г-на де Норпуа орден Святого Андрея. Но если бы он был должен отчитаться перед своим правительством о разговоре, который у него состоялся после этого с г-ном де Норпуа, он мог бы сообщить в депеше: «Я понял, что избрал неправильный путь». Потому что как только он вновь завел разговор об Академии, г-н де Норпуа в очередной раз изрек:

— Я был бы весьма, весьма рад за своих коллег. Мне думается, они должны понимать, какая честь для них, что вы о них подумали. Ваша кандидатура очень интересна, она несколько выбивается из того, к чему мы привыкли. Вы знаете, Академия погрязла в рутине, боится всего, что звучит хоть чуть-чуть по-новому. Лично я это осуждаю. Сколько раз я давал это понять коллегам! Боюсь даже, да простит мне Бог, что однажды у меня вырвалось слово «закоснелые», — добавил он с покаянной улыбкой, вполголоса, почти в сторону, по-актерски, и бросил искоса на князя быстрый взгляд своих синих глаз, как старый актер, желающий убедиться в произведенном впечатлении. — Вы же понимаете, князь, я бы не хотел, чтобы такой выдающийся человек, как вы, ввязался в предприятие, заранее обреченное на провал. До тех пор, пока образ мыслей моих коллег остается таким отсталым, я полагаю, что лучше вам воздержаться. Впрочем, уверяю вас, если я замечу, что в эту коллегию, все больше смахивающую на некрополь, проникнут свежие веяния, если увижу, что у вас появились шансы, я первый поспешу вас об этом известить.

«Орден Святого Андрея был ошибкой, — подумал князь. — Дело не продвинулось ни на шаг; ему не это нужно. Я промахнулся».

Рассуждать таким образом был способен и г-н де Норпуа, принадлежавший к той же школе, что князь. Можно посмеяться над тем, с каким глупым педантизмом дипломаты вроде Норпуа трепещут от восторга над каким-нибудь почти бессмысленным официальным оборотом речи. Но у этой ребячливости есть оборотная сторона: дипломаты знают, что на весах, обеспечивающих европейское или еще какое-нибудь равновесие, имя которому мир, добрые чувства и прекрасные речи весят очень мало; а настоящий, тяжелый вес, обеспечивающий решения, имеет то обстоятельство, что противник, если он достаточно силен, может добиться исполнения своего желания путем обмена. Бескорыстным людям, таким, например, как моя бабушка, не понять подобных истин, а г-н де Норпуа и князь фон*** частенько с ними сталкивались. Занимая пост в странах, от войны с которыми нас отделяли какие-нибудь два шага, г-н де Норпуа, беспокоясь о том, какой оборот примут события, твердо знал, что о событиях этих его известят не словом «война» и не словом «мир», а другим, на первый взгляд банальным, а по сути ужасным или благословенным, и он, дипломат, прекрасно его поймет с помощью своего шифра; и, защищая честь Франции, ответит он на это слово другим, не менее банальным, но министр враждебной страны сразу поймет: война. И по старинному обычаю, сходному с тем, который велел, чтобы сговоренные жених и невеста в первый раз встретились как бы случайно на спектакле в театре «Жимназ»[171], даже диалог, в котором прозвучат судьбоносные слова «Мир» или «Война», происходил обычно не в кабинете министра, а на скамье в каком-нибудь «Кургартен»[172], где министр и г-н де Норпуа оба ходили к минеральному источнику, чтобы выпить по стаканчику целебной воды. По молчаливому соглашению они встречались, когда пора было пить воды, сперва совершали вдвоем короткую и безобидную с виду прогулку, причем оба собеседника понимали ее смысл, такой же трагичный, как приказ о мобилизации. Вот и в таком частном деле, как выборы в Академию, князь с помощью индукции прибегнул к той же системе, что и в дипломатической карьере, к тому же методу одновременного чтения символов, наложившихся одни на другие.