Страх и наваждения

– Как это – чё?! – его голос дает петуха. Уверенность, которую он так успешно демонстрировал, сползает, как змеиная кожа. Он набирает в легкие воздуха. – Я часть той силы… – воздух выходит из него с шуршанием, как из первомайского шарика. – Ну?

– Не нукай, не запряг, – девица достает изо рта жвачку, ищет, куда бы прилепить.

– Которая вечно хочет…

– Отвянь, чё примотался! – стрельнув в него нахальными глазками, девица отщелкивает ремень безопасности.

– Куда?! – он рявкает.

– Пописать иду.

Он моргает растерянно.

– А… между прочим, команды «оправиться» не было!

Подманив его наманикюренным пальчиком, девица что-то шепчет ему на ухо. Разворачивается на каблучке. Идет, покачивая узкими мальчишескими бедрами.

Он – ни дать ни взять соляной столб – смотрит ей вслед.

Участники «русской» панели провожают ее восхищенными взглядами.

Девица останавливается.

– Скажи-ка, дядя, отчего у тебя такие волосатые уши?

Он не слышит. Бормочет тихонечко:

– А я чего – я ничего. Оправиться так оправиться. Так бы сразу и сказала. А то взяли манеру, чуть что – грубить…

Модератор решительно берет бразды правления в свои руки. Чаша ее терпения переполнена.

– Друзья! Предлагаю покончить с возникшим недоразумением и вернуться к загадкам нашего уважаемого Сфинкса. Кто за? – Все сидят, демонстративно сложив на коленях руки. – Кто против? – Ни малейшего движения. – Кто воздержался? – Не семинар, а собрание статуй.

Обменявшись быстрыми взглядами с основным докладчиком, она громко, во всеуслышание подводит итог:

– Принято единогласно. Так на чем мы остановились?

Тот, кого модератор нарекла Сфинксом, нетерпеливо покашливает.

– Прошу, прошу! – она протягивает ему микрофон.

На мгновение ее белые, с голубоватыми прожилками пальцы встречаются с его морщинистыми – смуглыми. Она инстинктивно отдергивает руку, словно коснувшись прожаренного на египетском солнце камня. Тайком, чтоб, не дай господь, не заметили, дует на кончики пальцев.

Переведя глаза на основного докладчика, я замечаю, что его лихорадит. Темные мешки под глазами, блуждающий взгляд – все говорит за то, что он вынужден прикладывать недюжинные усилия, чтобы не упустить самую суть вопроса, от ответа на который, быть может, зависит все дальнейшее.

«Или не зависит…» Мои вялые, ползущие со скоростью улитки мысли прерывает чей-то писклявый голос:

– Протестую! Пусть сперва ответит на второй!

Но его зашикивают.

Девица между тем возвращается, с размаху плюхается в кресло, вынимает из нагрудного кармашка непочатую жвачку, подозрительно долго шуршит оберткой. Все, включая смуглого представителя коренного народа (из-за которого наша милейшая, сама интеллигентность, дама-модератор едва не попала впросак: страшно подумать, чéм это могло для нее закончиться!), – словом, все, включая Сфинкса, ждут, когда она, наконец, утихомирится и запихнет свою дурацкую жвачку в рот. Зажав розоватую пахучую пластинку между зубами, девица растягивает губы в подобии улыбки. Достает из сумочки карманное зеркальце в круглой, усыпанной стразиками оправе – прижмурив глаз, вдумчиво рассматривает свое отражение.

Взгляд докладчика сосредотачивается. Он энергично потирает руки, словно ему и самому любопытно, каким в конечном счете окажется этот последний – решающий исход игры – вопрос.

Девица, которой все это пофиг, отрешенно жует.

Дыхание Сфинкса выравнивается. Он поднимает свободную от микрофона руку. Его слова падают свинцовыми каплями:

– Где вы были двадцать лет?

Ответом ему – молчание. Куклы-марионетки нервно переглядываются: боятся не угодить.

Сложив розовые губки колесиком, девица выдувает пузырь. Сантиметров двадцать в диаметре, он перетягивает внимание на себя. Невидимые нити, нанизанные на пальцы Сфинкса, дрожат – еще мгновение, и они лопнут…

Напряжение, сковавшее участников «русской» панели, разрешается оглушительным взрывом – хлопком лопнувшего пузыря.

Прокатившись по салону, взрывная волна рвет натянутые нити – на деле не такие уж прочные, в чем легко удостовериться: с растопыренных пальцев Сфинкса свисают их вялые оборванные концы.

Сквозь прорехи в спертом, развороченном взрывом воздухе проникают первые робкие смешки.

Преодолев – с грехом пополам – наружную линию обороны, мобильный отряд разведчиков устремляется вперед. За ними – в прорыв – на плечах хихикающих храбрецов, ворвавшихся во вражескую крепость, – идут, сметая все на своем пути, отборные полки генерала Смеха. А вот и он сам, генерал от инфантерии, гарцующий на вороном, с бронзовым отливом коне. Отстав на пол конской головы от своего боевого генерала, скачет его верный, проверенный в боях адъютант: рассыпает направо-налево хиханьки да хаханьки. Их ловят свитские офицеры – ловят и бросают в толпу. Зеваки из крестьян, собравшихся под стенами крепости, приняв хиханьки да хаханьки за мелкие монетки, торопливо рассовывают их по карманам. Некоторые, особо недоверчивые, пробуют их на зуб. Убедившись, что хиханьки да хаханьки отнюдь не фальшивые, прячут их за щеку или под язык.