Странные страны. Записки русского путешественника

Заметив нас в странном положении посреди реки, еще два гидроцикла бросились в нашу сторону, и сколько мы не прыгали и не делали предупредительных знаков, они так же браво, на полном ходу, врезались в каменистое дно у островка. Четыре гидроцикла на мели! Ситуацию надо было выправлять. Я просто сошел с в воду и стал двигать свою машину в воде. Довольно легко вытолкнул его на стремнину, и тут же неуправляемый гидроцикл понесся вперед по течению, к самому большому на Катуни водопаду Шапат. Я, как мог, старался его направлять, подруливал и довольно удачно дорулил до берега. Подходы к берегу были усеяны красивейшими валунами и камнями, как будто их специально тут поставили для натурных съемок. Однако, причалить почти невозможно. Тем не менее мне это удалось, я вышел на берег совсем близко от водопада и стал руками держать гидроцикл. Весит он минимум килограммов 300, и я очень надеялся, что товарищи скоро подоспеют на помощь. Сообщить им о своем местонахождении я не мог. Потому что легкомысленно пренебрег одним из основных правил экспедиции: никуда не выходить без рации. Хорошо, что меня заметил Андрей Раппопорт и по рации сообщил Давыдову, где именно я стою в довольно неуклюжей позе, пытаясь удержать рвущийся на волю гидроцикл. Саша пронесся мимо минут через десять и не заметил меня то ли из-за обилия брызг, то ли из надвигающихся сумерек, то ли просто из-за того, что я в мокром костюме слился с ландшафтом. Он не слышал моих криков, исчез из виду и через несколько минут снова проскочил мимо, пролетел весь водопад и очень испугался, не увидев меня внизу. До водопада меня видели, после — уже нет. Комитет по чрезвычайным ситуациям во главе с Чубайсом постановил снова прочесать акваторию, и, к счастью, в этот раз Саша меня увидел. Полчаса, или двадцать минут, проведенные в ожидании спасения вполне тянули на весь срок пребывания Робинзона Крузо на необитаемом острове. Когда ты не владеешь ситуацией и от того, придет ли кто-нибудь на помощь, зависит твоя жизнь, время снова меняется, течет совсем по-другому, как будто в другом измерении.

С этим чувством я прожил оставшиеся двадцать четыре часа экспедиции. Мы успешно сплавились по реке, и вечером в лагере праздновали окончание маршрута. Андрей Раппопорт вспомнил, что 2 августа — День ВДВ. В армии он был десантником, и оказалось, что в нашей компании он такой не один. Стали надевать тельняшки, произносить тосты и почти безудержно выпивать. Чубайса тоже одели в тельняшку, но он почти сразу накинул сверху какую-ту рубашку и сказал, что, пожалуй, лучше будет «скрытым десантником».

В Барнауле самолет взял нашу «десантную» команду на борт, и уже третьего августа мы вернулись к привычному, спрессованному московскому времени и привычному кругу дел и обязанностей.

В этой привычной жизни я буду встречаться с товарищами по экспедициям нечасто, на премьере в театре, на чьем-нибудь юбилее или на посольском приеме, куда случайно пригласили и меня, и их. Мы будем спешно обмениваться новостями, говорить о политике, рассказывать друг другу о работе и молчать о главном, что нас связывает — о прогулках по бездорожью. До того момента, как начнется подготовка к следующей экспедиции.

Хемингуэй в Мексике не был

В зале аэропорта Внуково-3 я долго смотрел на огромный светящийся глобус. Наконец вместе с Андреем Раппопортом, подойдя ближе, крутанули его, и Раппопорт показал наш маршрут: через Северный полюс и Америку в Мексику, куда из разных точек земного шара слетались участники экспедиции, чтобы проехать, пройти, проползти на джипах и других средствах передвижения по интереснейшим местам этой страны. Получалось, что нам предстояло пролететь практически треть глобуса, то есть треть земного шара. Это захватывало само по себе, но еще больше манила Куба, где мы собирались провести пару дней перед стартом экспедиции.

Куба — это не только пляжи Варадеро, революция, ром и сигары. Это прежде всего Хемингуэй, которого я боготворил будучи совсем молодым человеком, как боготворили его миллионы граждан великой страны Советский Союз. Страна занимала 1/6 часть суши и была отгорожена от остального мира прочным железным занавесом. Заграница воспринималась как нечто абсолютно фантастическое, нереальное, придуманное, сочиненное. И любой выход за границу советского бытия, размеренного, предсказуемого, ясного и скучного образа жизни, возможен был только через литературу. Тогда были особенно популярны два журнала: «Новый мир» и «Иностранная литература». «Новый мир», как мог, раздвигал границы нашего понимания внутреннего пространства, «Иностранка» дозированно, но постоянно знакомила с пространством внешним. На ее страницах мелькали имена героев — Джон, Кэт, Саймон, и понятно было, что к Джонам и Кэт нельзя подходить с нашими обычными социалистическими мерками. Исподволь закрадывалась мысль, что мерки могут быть и другими…