но и боролось против эксплуатации частными издателями писательского труда (например,
А. П. Чехова). Оно материально помогало начинающим и бедным писателям, имело суд
чести, который брал под свою защиту людей, оказавшихся в самых сложных социально-
нравственных ситуациях, и т. д. Эта же организация оказывала материальную помощь
пострадавшему во время войны населению: армянскому, польскому, грузинскому и т. д.
«Члены «Среды»,— писал Телешов,— имели возможность влиять на самые
разнообразные стороны жизни. Через Литературно-художественный кружок они помогали
писателям, артистам, художникам и просто людям труда, впавшим в беду или крайность;
через Общество периодической печати и литературы с его судом чести защищали права и
достоинство отдельных деятелей науки и литературы, через кассу взаимопомощи
литераторов и ученых собирались ими по трудовым грошам товарищеские средства»2.
Средства от издания первой книги сборника «Знание» были отчислены в распоряжение
Литературного фонда, Высшим женским курсам, Женскому медицинскому институту,
Обществу учителей и учительниц на общежитие для детей, Обществу охранения
народного здоровья на постройку детского дома, на Народную читальню в Кеми 3.
Этот пример довольно типичен для русской дореволюционной жизни. Он
показывает, что люди, истинно озабоченные общественными делами, не отделяли свою
профессиональную жизнь от жизни общественной (под которой сегодня часто понимают
«общественную работу»), а последнюю — от жизни личной, осуществляли свою
общественную деятельность как глубоко личное дело. Это характерно для всех известных
11
ученых — Менделеева, Пирогова (именем которого было названо крупнейшее общество),
участвовавших в суде присяжных, и т.д. Можно много рассказывать о жизни Толстого,
сыгравшего огромную роль в общественной жизни России, в судьбах сотен людей, в
организации образования и т.д. Не существовало профессиональных барьеров, рамок,
которые бы извне предписывали тому или иному человеку — ученому, писателю — род
его обязанностей. Общественная жизнь впитывала в себя глубоко личные инициативы
передовых людей, которые проводились в действительность вопреки запретам царской
цензуры и т.д.
Речь идет, однако, не об отдельных примерах (и сегодня живут и активно действуют
в общественной жизни люди, подобные упомянутым выше, и в нашем обществе много
людей талантливых, инициативных). Речь идет о тех принципах, которые до сих пор у нас
пронизывали структуры общественной жизни и определенным образом деформировали
личную жизнь и саму личность, о том, насколько принципиально отличен способ жизни
людей, которые своими индивидуальными усилиями могут интегрировать разные сферы
общественной жизни, реализуя в них единые гуманистические принципы, от такого, при
котором люди, напротив, едва успевают решать отдельные частные жизненные задачи.
Цельность, полнокровность, интенсивность жизни личности не имеют ничего
общего с тем, когда активность человека идет в разных направлениях и разрывается между
ними на отдельные, раздробленные дела, звонки, визиты, неотступной волной
захлестывающие жизнь, превращающиеся в самоцель, когда одни собрания сменяют
другие, парализуя собственные инициативы и начинания человека, лишая его активность
необходимой целостности, смысла. Соотношение желаемого и требуемого оказывается
противоречивым, иногда несовместимым, и постепенно человек начинает уступать необ-
ходимости, часто сугубо формальной, внешней, второстепенной. Структура личности
постепенно перестраивается, хотя часто человек этого и не замечает: он делает все, что
«нужно», без учета своих желаний, а затем и самого себя. Тем самым его активность
деформируется, его воля и инициативы исчезают, индивидуальность стирается.
В качестве второго шага к решению проблемы личной жизни может служить четкое
разделение, с одной стороны, заинтересованности общества в индивидуальном вкладе
каждого человека в общественную жизнь, в направленности на использование его
способностей и, с другой стороны, создания самой личностью условий для развития своей
индивидуальности. Психологи могут ставить и изучать только последний вопрос и именно
в этом контексте обсуждать проблему индивидуальной жизни, или жизненной стратегии.
Самая большая сложность в постановке проблемы личной жизни в том, чтобы
именно осознать ее как проблему, представить ее себе не такой, как она стихийно
складывается, а какой она могла бы быть при наличии разума и усилий. Ее сложность в
том, что за жизненными фактами, событиями и явлениями не всегда «проглядывает» их
сущность, их смысл для человека, что и придает им характер его собственной жизни и
связывает воедино. Трудность обсуждения проблемы жизни в том, что мы всегда имеем