Читаем Стрет и Вайнд. Непохожие (СИ) полностью

Накормили нас знатно - к столу подали гречневую кашу вместе с солидным куском ветчины. Вволю набив животы, мы взяли с собою лишь самое необходимое, и, выйдя из дома, направились к северным воротам, чтобы выйти через них к ближайшему лесу.

Погода нам благоволила - на небе проплывали лишь редкие облака, ничуть не скрывавшие солнца, а потому все вокруг заливало расслабляющими потомками света и тепла. Солнце давно уже согнало снег даже с самых дальних и темных углов, и теперь с завидным упорством прогревало деревья и землю, дабы они укрыли первой, греющей душу, зеленью.

Наверняка отменная солнечная погода повлияла даже на такого сухаря, как Вайнд, потому что не успели мы отдалиться от крепостных стен даже на сотню шагов, как он обратился ко мне с неожиданным вопросом.

- Стрет?

- А? - отозвался я и вопросительно глянул на него снизу вверх.

- Вчера, в гостиной, я несколько перегнул... палку, - сообщил он тоном, который вполне мог сойти за извиняющийся. - Ты не думай - я не собираюсь просить у тебя прощенья, - тут же внес ясность он. - Но я хочу, чтобы ты не держал на меня за это зла.

- А я и не держу, - легко и правдиво ответил я, снова поворачиваясь вперед.

- Вот и хорошо. - Он облегченно кивнул. - И вот еще что - спасибо, что не стал читать мне мораль.

- Мораль? - удивился я.

- Ну, слова навроде тех, что все люди братья, что они должны помогать друг другу. И такую прочую глупость.

- А. - Я понимающе закивал. - Я понял. Но в этом нет ничего удивительного. Во-первых, мы же вроде договорились, что ты живешь своим умом, а я - своим. И мы друг другу в душу не лезем.

- Хм. Ты это именно так воспринял? Хотя... Что ж, меня это так вполне устраивает. А что во-вторых?

- А во-вторых. - Я замолчал, силясь подобрать подходящие слова. - Если быть честным, то я не вижу смысла тебя чему-то поучать.

- Вот как? Отчего же? - спросил он меня с кривой улыбкой.

- Ты, Вайнд, как бы это сказать, уже волк матерый. Такого учить чему-то - только зря время тратить. Ты как наш сотник Айк - ежели он что решил, то так оно и будет. И отговаривать его - бесполезно.

Какое-то время мы шли по дороге молча.

- Странный ты парень, Стрет, - снова заговорил напарник.

- Я? Странный? С чего ты так решил? - Я снова повернулся к нему лицом.

- Ты был пастухом. Потом стал стражем. Но уж больно ты не похож ни на того, и ни на другого.

- Уж слишком я языкастый, да? - усмехнулся я в ответ.

- Не только. Но и это тоже. Ты слишком непростой для обычных деревенских парней.

- Да оно как-то само собой получилось. Просто... Просто в моей родной деревне очень строго наказывали за чрезмерную гибель скота.

- А это тут причем?

- Притом, что мне приходилось прилагать все силы, чтобы этого не случалось. - Я вспомнил об этом и ухмыльнулся - эх, было же время! - Думать о том, кого лучше поставить в дозор днем, а кого лучше ночью. Кто решит прикорнуть в жару, а кто не станет. Кто побежит от волка, а кто станет против него на бой.

- То есть ты был не просто пастухом, а старшим пастухом? - догадался он.

- Не сразу. Но - да, где-то лет с тринадцати.

- Было сложно?

- Поначалу - да. Но отец меня многому научил. Поэтому я справился быстро.

- Понятно.

- А остального я набрался от заезжих купцов, - продолжил историю я.

- Купцы? А причем тут они? - удивился Вайнд.

- Много при чем, - усмехнулся я. - Видишь ли... В нашей деревне есть много разных правил. И одно из них гласит, что если кто-то купит у нас сразу много скота, то один из пастухов будет помогать ему какое-то время.

- Зачем?

- Ну как зачем? Чтобы подсоблять с купленной скотиной. Ведь пастух знает каждую овцу или каждую корову в стаде. Вот он и будет присматривать за ними какое-то время.

- Странное правило.

- Не знаю. Я к нему привык.

- Так что там с купцами? - напомнил мне собеседник.

- Так вот. Самым большим покупателям у нас был купец Казил. Постоянно покупая у нас много разной живности, он выбирал надсмотрщиком лучшего пастуха. То есть - меня.

- Разумно.

- А потому я часто находился с ним на базаре: смотрел, как он торгуется, как продает, и как покупает. Знаешь, что меня в нем больше всего поразило?

- Что же? - спросил он с неким интересом.

- То, что он мог, к примеру, одну и ту же овцу, нахваливать совершенно по-разному: кому-то он расхваливал густоту шерсти, а кому-то - жирность молока. Я один раз спросил: купец Казил, как ты знаешь, кому что нужно нахваливать? А он знаешь, что мне ответил?

- Что? - Вопрос прозвучал уже более искренне.

- Что видит это в глазах человека, еще до того, как тот успеет открыть свой рот.

- О. - Казалось, мой рассказ действительно его впечатлил.

- Казил многому меня научил: читать, писать, считать. А главное - уметь задавать вопросы. Но вот разбираться в людях я так и не научился. Сколько раз потом я не вглядывался в людей, сколько раз не пытался что-то прочесть у них в глазах, но у меня так ничего и не вышло, - с некоторым унынием поведал я.

- То есть это из-за него ты стал таким? - Вайнд саркастически ухмыльнулся.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза