Сценарии перемен. Уваровская награда и эволюция русской драматургии в эпоху Александра II

Мы можем не сочувствовать устарелым формам поэзии другого века, как и вообще формам его жизни; но вопрос, должны ли мы дорожить теми произведениями слова, в которых он по-своему проявил творческие силы духа человеческого, сводится к другому, более простому вопросу: должны ли мы иметь историю и науку? <…> На нас, близком потомстве людей восемнадцатого века, лежит прямая обязанность разрабатывать памятники того времени и по свежим следам пролагать будущим поколениям путь к дальнейшим изысканиям. Наша эпоха особенно благоприятна для выполнения такой задачи. У нас исторические исследования так трудны отчасти именно потому, что каждое последующее поколение до сих пор пренебрегало наследием предыдущего. Оттого-то и происходит, что вместо достоверных сведений о более отдаленных временах мы часто должны довольствоваться предположениями и тратить силы в бесплодных поисках. Правда, некоторые полагают, что подробное исследование фактов излишне и должно бы уступить место общим взглядам, соображениям и выводам; но рассуждающие так не замечают, что они хотят строить здание без фундамента. Верные выводы возможны только тогда, когда окончательно разработаны все факты; выводы же произвольные чрезвычайно легки, но они за то и цены не имеют684.

Подход Грота к историческому познанию отличался, во-первых, иным представлением о соотношении настоящего и прошлого, а во-вторых, иной герменевтической ориентацией. Если Пыпин полагал, что исследователь ответственен перед обществом настоящего, то Грот обращал внимание на ответственность этого современного общества перед прошлым. Если Пыпин считал, что требуется исходить из общих вопросов и проблем, обращаясь к фактам лишь постольку, поскольку они требуются для решения этих общих вопросов, то Грот призывал начинать исследование именно с фактов. Можно сказать, что два историка по-разному понимали устройство герменевтического «круга понимания», диалектики общего и частного, неизбежно встающей перед истолкователем: Пыпин предлагал в процедуре истолкования отталкиваться от «общего», а Грот – от «частного»685. Как и в классических трудах Ф. Шлейермахера, одной из ключевых проблем оказался вопрос дистанции: соотношение близкого и далекого, в том числе исторически недавнего и давнего, тесно связано с соотношением целого и части686.

Таким образом, столкновение научных институций было связано далеко не только с перераспределением денег, чинов и влияния или с узко-политическими взглядами ученых. Принципы обращения с прошлым, определявшие методологию и герменевтику исторического исследования, как выяснилось, были тесно связаны с этим спором и также становились предметом рефлексии. Спор этот, в принципе, относился к общеметодологическим проблемам гуманитарного знания687. Проблема свободы истолкования и ответственности перед прошлым обсуждалась и обсуждается, например, в связи с научными взглядами М. Л. Гаспарова: «Программный императив многих текстов М. Л. Гаспарова может быть сформулирован как обуздание, укрощение исследовательского своеволия во имя „самого объекта“»688. Однако в контексте Российской империи 1860‐х гг. смысл этого спора и значение выдвигавшихся позиций были, разумеется, совершенно непохожи на современные.