Сценарии перемен. Уваровская награда и эволюция русской драматургии в эпоху Александра II

С одной стороны, награждение от имени Академии пользующегося литературным и сценическим успехом произведения могло бы наглядно показать, что это учреждение не столь далеко от общественной жизни, как казалось его оппонентам. С другой стороны, велик был риск наградить писателя, репутация которого была не столь высока: в этом случае вручение премии воспринималось бы как явный знак неспособности академиков соответствовать ожиданиям публики. Именно здесь на помощь премиальной комиссии должны были прийти внешние эксперты, однако отбирать их следовало с особой осторожностью: ведь далеко не все возможные кандидаты, особенно из числа ученых, желали способствовать реабилитации Академии в глазах общества.

Распределяя уваровские награды в «научной», исторической номинации, академики стремились не привлекать экспертов, представлявших «университетскую» науку. В 1865 г. оценивалось всего лишь три сочинения, и оценивали всего два человека: академик И. И. Срезневский и Н. Д. Иванишев, историк и юрист, который хотя и был профессором и ректором Киевского университета, но как раз в начале года покинул эти должности и, видимо, мог позволить себе остаться в стороне от спора694. В 1866 г. оценку поданных на исторический конкурс работ также доверили ученым, не участвовавшим в споре или не поддержавшим позицию критиков Академии. Это были Н. А. Лавровский, И. Е. Забелин, В. П. Безобразов, И. И. Срезневский, А. Ф. Бычков и Д. И. Прозоровский695. Из них университетским преподавателем был только профессор Харьковского университета и – одновременно – член-корреспондент Академии наук Лавровский (брат упомянутого выше Н. А. Лавровского, эксперта по драматической части), поддерживавший активные связи со многими коллегами-славистами в Академии и не участвовавший в «академическом» скандале.

Во многом схожим было положение и в «драматической» номинации. В 1865 г. пьесы оценивали Никитенко и приглашенные им поэты А. Н. Майков и Н. Ф. Щербина, в следующем же году – тот же Никитенко, критик П. В. Анненков и профессора Н. А. Лавровский и Н. Н. Булич, которые в целом вряд ли могли вызывать у академиков подозрения: они были лично хорошо знакомы с Никитенко и в целом не выступали против Академии. Позицию Булича, например, очень ясно демонстрирует его статья по поводу ломоносовского юбилея, которая не прошла мимо членов Академии, внимательно следивших за публикациями на эту тему. По мнению Булича, университетская реформа отнюдь не привела к появлению общественно и тем более национально значимых институтов: науки «не разработываются у нас национальным образом»696. Констатируя вторичность даже современной русской науки по сравнению с европейской, Булич признавал, что и Академия наук «обратилась в замкнутое общество, чуждое стране и преследующее отвлеченные цели науки»697, однако ответственными за такое положение вещей признавал скорее внешние исторические обстоятельства, чем «космополитов», засевших в Академии. Напротив, сама по себе Академия, согласно Буличу, «желала учить русских людей», чтобы «сколько-нибудь доказать свою связь со страною»698. Именно благодаря этому она, по Буличу, и помогала Ломоносову, конфликты же между Ломоносовым и другими академиками вызывались преимущественно плохим характером ученого699. Такая точка зрения, конечно, была намного ближе к «академической» позиции: неслучайно Булич ссылался именно на недавние публикации академиков, изучавших биографию Ломоносова.

Положение Тихонравова в этой ситуации было особенно щекотливым. Как профессор Московского университета, он вряд ли мог написать в этой ситуации для академической комиссии отзыв на «Смерть Иоанна Грозного». Из его печатного отзыва (напомним, рецензии на победившие произведения в обязательном порядке публиковались) читатели немедленно узнали бы, что Академия удостоила престижной награды именно то произведение, которое вызвало исключительный интерес читающей и театральной публики и критики, ставилось в разных городах России и к тому же было посвящено животрепещущим вопросам национальной памяти, – образ Ивана Грозного был, разумеется, исключительно актуален для России 1860‐х гг. Такая деятельность «первенствующего ученого сословия» явно противоречила всему, что писали о нем его оппоненты из университетов: Академия выглядела бы как открытая текущим общественным вопросам организация, достойная высокого места в русской национальной науке. По всей видимости, такое выступление профессора университета могло бы восприниматься как поддержка конкурирующей организации. Тихонравов, профессор и член-корреспондент одновременно, судя по своему выступлению о Ломоносове, вряд ли был готов открыто поддержать одну из сторон конфликта и предпочел в нем не участвовать.