Сценарии перемен. Уваровская награда и эволюция русской драматургии в эпоху Александра II

Поэт пользуется действительно историческим событием не потому, что оно так случилось, что для настоящей его цели трудно выдумать лучше. Если он находит в такой степени пригодным один действительный случай, то случай годится в дело; но рыться для этого в историях не стоит труда712.

Однако в русской печати высказывались и другие точки зрения, особенно по поводу собственно исторических пьес. Рецензируя русский перевод Аристотеля, Чернышевский писал:

…мнение Аристотеля об истории требует объяснения: оно приложимо только к тому виду истории, который был известен в его время, – это была не собственно история, а летопись. <…> Очень понятно, как много мелочного и решительно ненужного для характеристики главного события и главных деятелей находится в подобных «историях». Форму науки история приняла только в наше время; у новейших великих историков всегда господствует строгое единство; у них не найдется ненужных мелочей, приводятся факты и черты, только «имеющие общее значение», которого требует Аристотель, то есть только необходимые для характеристики века и людей713.

Искусство перед лицом новой науки становится как бы необязательным, поскольку критический подход к историографии подразумевает те достоинства, о которых писал Аристотель как о специфических для драматургии. Мнение Чернышевского, конечно, было для своей эпохи экстремально, однако поднятая им проблема обсуждалась и другими критиками.

Показательна в этой связи судьба трагедии Е. Ф. Розена «Князья Курбские», поставленной на сцене Александринского театра в 1857 г. и тогда же поданной на Уваровский конкурс. В журнале «Театральный и музыкальный вестник» был опубликован развернутый отзыв на ее постановку, автор которого (вероятно, В. Я. Стоюнин, печатавшийся на страницах этого журнала) подробно изложил свои соображения относительно правдоподобия и вымысла в исторических пьесах. Идея рецензента, выражаясь современным языком, состояла в том, что соотношение этих двух категорий в исторической драматургии в последние годы изменилось. Автор отзыва на пьесу Розена полагал, что само жанровое ее обозначение предполагает определенное – и очень ответственное – отношение автора как к эстетическим, так и к историческим проблемам:

Редкость – новая комедия на современной русской сцене, новая же трагедия – такое явление, к которому, можно сказать, мы даже не привыкли; а между тем самое название трагедии все еще громко звучит в наших ушах, все еще так завлекательно, напоминая нам высокое наслаждение от трагедий Софокла, Шекспира, Шиллера и даже некоторых французских трагиков. <…> к ней, конечно, можно применить несколько современных эстетических вопросов, которые она разрешит нам удовлетворительно; она, конечно, возводит в общечеловеческие идеалы русские исторические личности; в ней, конечно, художественно воспроизводится русская жизнь известной эпохи; там, разумеется, мы найдем истину историческую, психологическую и эстетическую, все то, чего требует современное искусство и о чем следует подумать каждому, кто берется за историческую трагедию714.