Ступени жизни

Мы должны думать о единстве творческого и человеческого, морального облика писателя, потому что одно с другим связано и одно другим обусловлено. Жизнь — солнце, писатель — капля воды, отражающая ее. И если в чистых, как слеза, каплях росы лучи солнца играют всеми тончайшими переливами радуги, то в грязной луже меркнет и само солнце.

Так я смотрю на нашу работу писателя. Большие задачи предъявляют большие и требования. И как бы мы, во имя своих человеческих слабостей, ни уходили от них, мы никуда не уйдем: положение обязывает. От писателя и его личности зависит — что и как будет художественно отражено из всего многообразия жизни, какие вопросы будут поставлены и как они будут разрешены, как и на чем будут воспитываться люди, которым предназначено историей построить коммунизм.

…Выступление не состоялось. Мне не дали слова.

МЕЖДУГЛАВИЕ ШЕСТОЕ

«Повесть о юности» я посвятил жене моей, Марии Никифоровне, «как другу и помощнику в работе». Не могу я обойти ее и в этом повествовании — без нее не было бы повести «Девятый «А», не было бы «Повести о юности», а без этого, как мы увидим далее, не было бы и «Чести».

Но не только поэтому, не только по тому, какую роль она сыграла в моей работе, хочу я сказать — хотя намного меньше, чем она того заслуживает, — о ней как учительнице и человеке, и не ради каких-то субъективных чувств. Этим я хочу подкрепить тот образ педагога, который выведен у меня сначала в одной повести, а потом в другой. Дело в том, что и та и другая повести, при почти единодушной положительной оценке в прессе и в читательской почте, встречали и сомнение, даже возражения, правда, очень редкие, можно сказать, единичные, но заслуживающие внимания.

«Где автор видел такую школу?» — вопрошает автор одной газетной рецензии на «Девятый «А». И чуткая к душевному состоянию писателя юная читательница спешит его успокоить: «Не верьте! Это писал человек, который не знает ни жизни, ни школы, ни молодежи».

А после выхода «Повести о юности», — правда, далеко не сразу, а так примерно лет через тринадцать, когда в школе, видимо, произошли какие-то новые процессы и явления, — я получил очень злое, вернее, раздраженное письмо от ученицы-старшеклассницы: «Ну, откуда вы выкопали такую учительницу? Нет таких учителей!»

Вот почему, чтобы подкрепить жизненность этого образа, мне хочется опровергнуть мнение о нем как об авторском вымысле и художественной неправде. По естественным и вполне понятным причинам я не могу, конечно, говорить о жизненном прообразе Полины Антоновны в полную меру, но не могу, как многолетний и достаточно объективный наблюдатель, можно сказать даже исследователь, не отметить и не осмыслить тот комплекс человеческих черт и качеств, которые, в своей совокупности, не только в повести, но и в реальной жизни, создали этот тип настоящего, самозабвенного педагога, учителя и воспитателя и одновременно общественного деятеля. Это, прежде всего, конечно, любовь к детям, и любовь к своей математике («девочка-считалочка»), и знание этой математики, и вообще жажда знаний, и жажда деятельности, и поиски, и выдумка, и вообще сочетание ума, увлеченности и чувства ответственности создали тот сплав, в реальность которого кому-то, может быть, и не легко поверить, но который существует со всей несомненностью и видимостью.

Но чтобы читатель не усмотрел здесь, повторяю, элементов субъективности и даже родственности, постараюсь подтвердить все это объективными, как говорится, показателями. Это — заполненная одними благодарностями и наградами трудовая книжка, и звание заслуженного учителя, и неоднократное депутатство в Моссовете, и многолетняя работа в так называемом УМСе, учебно-методическом совете Министерства просвещения еще под руководством Н. К. Крупской, и доклады на разных совещаниях и конференциях, и, наконец, многолетняя тоже и активная работа в качестве члена бюро и секретаря математического общества средних школ и члена совета московского Дома учителя и т. д. и т. п.

Но самое главное и несомненное — это отношение учеников, лучшая оценка для учителя. Напомню, что сначала Мария Никифоровна работала в одной школе (№ 56), а после войны — в другой (№ 59), и вот, когда все, казалось бы, должно было покрыться дымкой, а может быть, военным дымом забвения, отмечается двадцатилетний юбилей той, 56-й школы, и по этому случаю Мария Никифоровна, работающая уже давно в другой школе, с другими учениками, получает коллективное, за многими подписями, приветствие: