Ступени жизни

«И увидела Марья сон. Идет она будто по широкой дороге, идет в гору, ввысь. Дорога делает большие, крутые повороты, а Марья идет и идет. И солнце впереди… Кругом цветы, большие голубые озера. Красиво, и сердце радуется. Точно всё тут: и искристый рассвет, и солнцем пылающий полдень, задумчивые закаты и щемящая грусть лунных ночей.

А дорога шла все выше и выше, и за каждым ее поворотом открывались все новые и новые дали».

Поэзия далей.

Так почему же?.. Почему же эта, самая искренняя, казалось бы, временами даже цветистая поэзия, столкнувшись с жизнью, породила такие прозаические вопросы и серьезные недоумения?

Суровая логика вещей.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ ТВОРЧЕСКАЯ ПОЗИЦИЯ

Если сказать откровенно, я только после «Марьи» на встречах с читателями и в других публичных выступлениях стал называть себя писателем, стараясь до этого обходиться более скромным, как мне казалось, и официальным титулом: «член Союза писателей». Внутренняя причина этого мне представляется в том, что я серьезнее стал смотреть на звание и на призвание писателя. А обязан я этим одному разговору с А. С. Макаренко.

Давно, еще до войны и до «Марьи», написал я свою первую книгу о школе и воспитании — «Девятый «А». Напечатана она была по рецензии А. С. Макаренко, опубликованной в седьмом томе его собрания сочинений. Он же был назначен и ее редактором, и только смерть помешала ему довести это дело до конца, к великому моему сожалению. Но я хорошо помню наш как бы обобщающий разговор в передней его квартиры в Лаврушинском переулке при последнем расставании.

— Книга интересная, особенно ребята. Печатать, несомненно, нужно. Но сейчас она только явление, а могла быть событием. Не хватает проблематики.

От этой беседы о значении проблематики я и веду, по-настоящему, счет своего писательского бытия и в ней вижу исток всего дальнейшего процесса формирования моей творческой позиции.

Это сказалось уже на «Марье».

Едва демобилизовавшись по окончании войны, я пришел со своим замыслом «Марьи» в Союз писателей к его ответственному секретарю Д. А. Поликарпову. Сам по себе не писатель, а оргработник, он производил впечатление умного, но сурового, даже резковатого человека. Но это было у него, на мой взгляд, не природное нечто, а наносное, от долгого обладания властью. Поэтому, начав слушать меня с некоторым недоброжелательством, затем он несколько смягчился и спросил:

— А зачем вам это? У вас есть хорошая повесть, «Девятый «А», чистая, целомудренная. А нам нужно работать с молодежью. Продолжайте в этом духе.

— Нет, Дмитрий Алексеевич, — ответил я, — сердце занято «Марьей».

— Ну, смотрите. Кстати, а почему «Марья»? Не нравится мне это название.

— А мне нравится.

Дмитрий Алексеевич пожал плечами и молча снял телефонную трубку. Он позвонил в МК партии, рассказал о моем замысле и попросил помочь мне чем можно.

Кстати о названии. Много позже, когда была уже опубликована первая книга романа и слово «Марья» вошло в литературный обиход, появилась статья: «Марья или Мария Карповна». Автор ее, известный по тому времени писатель, утверждал, что «Марья» — это пережиток деревенщины и что для образа современной женщины больше подходит другое, более культурное имя: «Мария Карповна». Но в дальнейших поездках по стране я попал в колхоз, председателем которого была боевая, энергичная женщина, депутат Верховного Совета, и когда, рассказав о теме своей работы, я назвал имя героини, она так и встрепенулась:

— Марья?.. Это должна быть крепкая баба. Марья — это не Наталья и не Дарья. Это все равно что Иван. Русское имя.

Все это как будто бы мелочи, но очень важные.

Отстояв одно — тему, отстояв другое — имя, название, а вместе с тем образ, я отстоял себя, свою самостоятельность, которая легла потом в основу моей творческой позиции.

Я не хвалюсь, я анализирую. А если так, то я хочу проанализировать и еще одну историю.