Судьба протягивает руку

На «Розыгрыше» я пытался придумать какое-нибудь оригинальное решение, меня вообще, если говорить об эстетике, не очень устраивала фотографическая природа кинематографа, и я всегда старался расширить рамки этого вида искусства. В принципе, когда делаешь кино, нужно последовательно и точно воплотить записанное в сценарии – методично отобразишь, и готово. Особых поводов для образных решений по большому счёту в кинематографе нет, хотя, конечно, были уже в те времена сняты гениальные по своей образности фильмы Феллини и того же Вайды.

Мне хотелось придумать что-нибудь эдакое, но материал не слишком способствовал творческому поиску, хотя в любом произведении искусства в идеале должна хотя бы в какой-то мере присутствовать поэзия. В итоге всё, до чего я додумался – использовать формальный, по сути, приём, в каком-то смысле аттракцион, но и на это нужна была смелость, потому что задумка требовала усилий, технической подготовки, а группа-то – сборная солянка, энтузиазмом не страдает. Скажешь им, что хочешь использовать нетрадиционный ход, а тебе в ответ: «Господи, ну что ты придумал? Зачем это всё?»

Оператор выслушивает твои идеи с кислой миной, о директоре и говорить нечего, для него любая затея – глупость. Но ты продолжаешь настаивать, объяснять, что именно требуется сделать. Нужно специальное приспособление для камеры, позволяющее ей вращаться вокруг своей оси. Я подробно рассказал коллегам, как можно будет переходить от эпизода к эпизоду не обычной монтажной склейкой, а с помощью оригинального приёма. Тут же последовало множество издевательских комментариев, мне стали приводить аргументы, почему такое невозможно осуществить, и, наконец, после долгих уговоров всё-таки сделали и с брезгливостью показали приспособление: ну вот твоя хреновина, можешь выпендриваться.

А фокус работал так. Скажем, эпизод в квартире Комаровских – сцена с отцом (которого играет Табаков) и сыном (которого играет Гусев). Последнюю реплику должен произносить Комаровский-младший, но его мы снимаем не в декорации квартиры, а в школе – там, где по сценарию будет следующий эпизод. В школу привозится одна стена декорации квартиры со всеми причиндалами – обоями, фотографиями, на фоне которой Гусев и говорит свою реплику, а камера с помощью специального приспособления делает круговое движение – и возникает неожиданный визуальный эффект, когда действие чудесным образом переносится из одной реальности в другую, потому что артист Гусев, пока камера двигалась, сделал шаг в сторону и оказался уже в школе, в окружении одноклассников, и участвует в следующем эпизоде картины. Может быть, для этого конкретно кино придуманный мной приём и не был так уж необходим, но он запомнился. Зритель, по моим наблюдениям, вообще ценит оригинальные решения, да и мои теперешние студенты, что было для меня неожиданностью, заметили и похвалили пускай формальный, но всё-таки эффектный ход.

Всё остальное в «Розыгрыше» было без вывертов, соответствовало привычным нормам. Но мы снимали музыкальный фильм, а следовательно, возникли проблемы специфического характера – потребовалась хорошая музыка.

Я пытался уговорить Тухманова, который тогда считался едва ли не самым популярным композитором Советского Союза, поехал к нему домой, но убедить не смог – мне отказали в связи с непомерной занятостью. Когда отпало ещё несколько вариантов, музыкальный редактор предложила Александра Флярковского, которого я, признаться, тогда не очень-то и знал, но композитором он оказался очень достойным.

По поводу текстов мне посоветовали обратиться к Юрию Ряшенцеву, но он тоже был занят, правда, сделал доброе дело – порекомендовал Алексея Дидурова. Это имя я услышал впервые, но тем не менее нашёл его, и мы стали работать. Лёша оказался абсолютным поэтом. Ему только попадись – сразу начнёт читать свои стихи и поэмы. Творчество Дидурова меня вдохновляло не очень, но рифмы попадались интересные, впечатляли отдельные строфы, хотя целостное впечатление смазывалось, возможно, под напором декламатора. Я терял мысль и откровенно признавался в этом автору, который, впрочем, не сильно на меня обижаясь, бодро читал очередной опус. Поначалу Лёша предлагал тексты, которые меня не устраивали, и мне пришлось сидеть на нём верхом, пока я не добился результата, в первую очередь внятности. И вот на несколько его стихов Флярковский написал музыку, подходящую для вокально-инструментального ансамбля.