Судьба протягивает руку

Как-то Гёте на старости лет решил подсчитать время, которое он провёл в абсолютном счастье. Набралось у него – семь минут. Семь минут абсолютного счастья за восемьдесят лет. Я такой задачи себе не ставил, всю жизнь анализу не подвергал, но знаю точно: 20 секунд абсолютного счастья я испытал на Пушкинской площади, когда стоял и смотрел на человеческий муравейник, и даже слёзы наворачивались: боже мой, все эти люди пришли смотреть кино, из-за которого у нас срывало резьбу, которое мы рожали с такими сомнениями и скандалами, с такими муками…

34 О том, чем обернулся «большой успех», о новом хобби, судьбе Гайдая, культе личности Тарковского и Льве Толстом, описавшем ещё в конце XIX века, что такое «элитарное искусство»

Подобная история повторялась в каждом городе. Первый день фильм шёл в обычном режиме, а назавтра собиралась толпа и шла штурмовать кассы. В попытках прорваться на сеанс ломались двери, разбивались стёкла, места занимали не только на приставных стульях, но и в проходах прямо на полу. Премьера пришлась на февраль – не самый тёплый месяц в нашей стране, но люди стояли в огромных очередях за билетом в кино и даже не на текущий день. Хорошо, если попадёшь завтра-послезавтра, а то ведь и вообще только на следующую неделю достанется.

Картина имела неслыханный успех. В кинотеатрах даже расписание пересмотрели: первый сеанс начинался в восемь утра, а последний заканчивался уже после двенадцати ночи, но с таким расчётом, чтобы народ успевал разъехаться по домам на общественном транспорте.

В статистике Госкино считался только первый год проката, и у нас вышло 89 миллионов зрителей. Уступили мы только «Пиратам ХХ века», значительную часть успеха которым обеспечили детские сеансы с дешёвыми билетами. Если учитывать, что наша картина двухсерийная и билеты на неё стоили соответственно, «Москва слезам не верит» – безусловный победитель по кассовым сборам. Потратив 500 тысяч рублей, мы собрали 50 миллионов.

Помню, как мне звонили весьма уважаемые люди с просьбой помочь попасть на сеанс, и это было неслыханно: лишний билетик искали в кино, как будто речь идёт о Театре на Таганке или «Современнике».

И, конечно, я не мог отказать себе в удовольствии – разве можно пройти мимо кинотеатра, когда на твой фильм так ломится народ? Я проходил в битком набитый зал посмотреть, как реагирует зритель, ощущая себя дирижёром, управляющим чувствами людей, потому что знал, что через секунду они расхохочутся, а сейчас у них возникнет ком в горле…

Это упоительное чувство, которым категорически нельзя увлекаться, потому что ощущение власти над толпой может иметь трагические последствия для психики. Я, слава богу, не впадал в эйфорическое состояние, как какой-нибудь безбашенный рок-музыкант, максимальная острота моих переживаний – ощущение праздника в душе, гордость за самого себя, за то, что сделал правильную ставку, выбрал именно эту, в основе своей неброскую историю, довёл её до кондиции, хотя многие меня отговаривали, начиная с Дунского и Фрида и заканчивая Верой Алентовой, говорившей после прочтения сценария Черныха: «Не надо это снимать!» Значит, я что-то понимаю в кино, обладаю чутьём, вкусом, в конце концов. Ощущение победы было грандиозным и вдохновляющим…

Жаль, что длилось оно недолго.

Стали появляться рецензии. Они отражали точку зрения самого передового нашего класса – творческой интеллигенции, лучших представителей кинематографического сообщества. Основной мотив критики: «Москва слезам не верит» – это неправильно сделанный фильм, это спекуляция, это игра в поддавки со зрителем, это индийское кино, пошлая мелодрама. А ведь я как раз этого и опасался, старался избежать дешёвых приёмов, делал всё, чтобы не оказаться на территории индийского кино с его карикатурными страстями, однако под впечатлением от рецензий я стал размышлять: а удалось ли мне уйти от мелодраматической пошлости? Постепенно, по мере знакомства с критикой, самоедство пересилило, и я стал серьёзно сомневаться, начал вспоминать сумасшедший успех индийского фильма «Бродяга» или ничем не обоснованный ажиотаж вокруг мексиканской мелодрамы «Есения», которую посмотрел 91 миллион советских зрителей. Я вспомнил, как в юности с обожанием смотрел «Бродягу» и делал это не один раз, подумал: может быть, действительно меня подвёл вкус и критика права в своих оценках?