Сумерки

Раздались крики. Кричали копы и кричали газетчики. Едва ли не все упали плашмя на мокрую от дождя землю. Все, кроме Кристины и Джоуи, которые мчались к машине, подгоняемые Джорджем Свортхаутом и Винсом Филдсом. Им оставалось пробежать совсем немного, когда Кристина ощутила толчок и резкую боль в боку, над правым бедром. Она поняла, что ее ранили, но не упала и даже не оступилась на скользком тротуаре, а все так же мчалась вперед, жадно глотая воздух ртом. Она не знала, преследует ли их убийца, потому что не могла оглянуться. Услышала только, как сзади раздался грохот выстрелов и кто-то закричал: «„Скорая“! Вызовите „скорую“!»

Может, Чарли застрелил того убийцу?

Или сам получил пулю?

Она едва не остановилась, в этот момент они были уже у «шевроле».

Джордж Свортхаут рывком открыл дверцу и запихнул их на заднее сиденье, где уже заливался лаем Чубакка.

Винс Филдс запрыгнул на место водителя.

— На пол! — крикнул Свортхаут. — Не высовываться!

Чарли, живой и невредимый, тоже бросился на заднее сиденье, прикрывая их собой.

Мотор взревел, и они рванули от тротуара с пронзительным визгом колес. Стрелой понеслись по ночной улице, в дождь и тьму, в реальность, которая не могла быть более враждебной, даже окажись они в другой галактике и на другой планете.

27

Кайл Барлоу боялся огорчить Мать Грейс, хотя и понимал, что она уже могла узнать обо всем из видения.

Он вошел в церковь и замер в дверях между нефом и притвором, заполняя собою весь дверной проем. Огромный крест над алтарем, библейские сцены на оконных витражах, сладкий запах ладана и благоговейная тишина — все это придавало ему сил и решимости.

Грейс сидела одна по левую сторону от прохода. Сидела молча, не реагируя на происходящее вокруг. Только смотрела неотрывно на висевший перед ней крест.

Барлоу, собравшись с духом, прошел вперед и уселся рядом. Мать Грейс молилась. Дождавшись, пока она закончит, он сказал:

— Вторая попытка тоже провалилась.

— Я знаю, — откликнулась она.

— Что теперь?

— Будем выслеживать их.

— Где?

— Повсюду.

Голос ее, такой тихий поначалу, набирал силу, пока не зазвучал во всю мощь, эхом отражаясь от затененных стен.

— Мы не дадим им ни сна, ни покоя, ни отдыха, ни пристанища. Будем преследовать их без устали и без жалости, не смыкая глаз и не отвлекаясь ни на секунду. Мы будем гончими. Гончими Небес. Станем облаивать их, мчаться за ними по пятам, чтобы однажды по Божьей воле настигнуть и покарать. Мы справимся, в этом я не сомневаюсь.

Она говорила это, неотрывно глядя на крест, и лишь в последний момент обратила на него свои льдистые серые глаза. И как всегда, Кайл почувствовал, будто взгляд ее проникает в самую душу.

— Что мне теперь делать? — спросил он.

— Пока что иди домой. Поспи. Отдохни перед завтрашним днем.

— Разве мы не отправимся в погоню прямо сегодня?

— Сначала еще нужно их найти.

— Как?

— Господь подскажет. А пока иди поспи.

Он поднялся и шагнул в проход.

— А вы сами? — с тревогой спросил он. — Вам тоже нужно поспать.

Голос ее снова упал до еле различимого шепота.

— Спать? Я не могу спать, мой мальчик. Меня хватает на какой-то час. Потом я просыпаюсь, а в голове у меня теснятся образы и видения, послания ангелов и духов. В такие минуты я переполнена страхами, тревогами и надеждой, видениями земли обетованной и той чудовищной ответственностью, которую возложил на меня Господь. Как бы я хотела уснуть! Уснуть надолго, отвлечься от этих непомерных требований и тревог. Однако Бог изменил меня так, что в эти тяжкие дни я могу обходиться без сна. И я не смогу уснуть полноценным сном, пока Господь того не пожелает. По причинам, которые превыше моего понимания, я нужна ему бодрствующей. Это он дает мне силы существовать без сна, всегда настороже. — Голос ее дрогнул то ли от страха, то ли от благоговения. — Видишь ли, Кайл, это и прекрасно, и ужасно, радостно и страшно, восхитительно, но и утомительно быть сосудом Божественной воли.

Открыв сумку, она достала оттуда платок и высморкалась. Внезапно ей бросилось в глаза, что платок давно не стиран и выглядит просто отвратительно.

— Только взгляни, — сказала она, указывая на него Кайлу. — Разве это не ужасно? А ведь я была такой чистюлей. Мой муж — да хранит Господь его душу — любил говорить, что дома у нас чище, чем в операционной. А уж как я следила за собой! Я бы ни за что, ни за что не положила в сумочку такой ужасный платок. Я бы и не прикоснулась к нему в те дни, когда на меня еще не снизошел Дар, вытеснив при этом множество обыденных забот.

Серые глаза ее наполнились слезами.

— Порой… мне страшно, очень страшно. Да, я признательна Господу за Дар… признательна за все, что обрела… но напугана из-за того, что потеряла.

Кайлу хотелось понять, каково это — быть инструментом Божественной воли, но он не в состоянии был постичь те запредельные силы, которые управляли этой хрупкой женщиной. Он не знал, что сказать, и жалел, что не может найти слов утешения.

— Иди поспи, — повторила Мать Грейс. — Завтра, если повезет, мы убьем мальчишку.

28