Свадебный бунт

— Что тебе? — откликнулся Палаузов добродушно и даже ласково. — Руки, что ли, развязать? И то правда. За что его связывать? — Развяжи, ребята, освободи.

И в одну минуту веревки, перерезанные ножем, упали с рук, посиневших от тугого узла.

— Я не про то, — заговорил молодец, невольно расправляя руки и двигая пальцами. — Я про то, господин, скажи, сделай милость, что мне за это будет?

— За что?

— А вот за мое переступление закона.

Офицер на ходу обернулся к арестанту и удивленно взглянул на него, потом рассмеялся.

— Какого тут лешего, переступления! Ведь тут все вранье одно. Аль ты думаешь с тобой и не весть что учинят в воеводском правлении? Мне указ был собрать команду, идти к Ананьеву брать шайку киргизов, или что там найду. Найди я хот белугу, так должен ее с конвоем препроводить к воеводе. Нас высылали на разбойников, а оказался ты один! А я, все-таки, указ исполняй! Ну, вот я тебе с таким почетом и веду.

— Я это понял, да спрашиваю, мне что будет?

Все стрельцы, шедшие впереди Степана с офицером и шедшие сзади, гулко расхохотались.

— Что будет? — рассмеялся их командир. — Будет тебе, брат, ужас как плохо! Выйдет Тимофей Иванович, доложим мы ему о побоище с киргизами, о раненых и убитых, а после-то примется он за тебя и учнет над тобой, знаешь, что делать?

— Нету, — отозвался Барчуков тревожно.

— Учнет он над тобой хохотать до смерти. Вот что, брат, с тобой будет.

И снова весь конвой рассмеялся шутке своего командира.

Барчуков совсем ожил и бодро зашагал среди своих стражников. Сначала ему казалось обидным идти по городу, где многие знали его в лицо, в сопровождении такой свиты, но теперь дело повернулось совсем иначе. У всей стражи вид был веселый. Всякий прохожий мог заметить, что тут что-то да не так, вышло какое-то смехотворное колено. Да и сам преступник поглядывал так бойко и весело, что вовсе не смахивал на будущего колодника и острожника.

Миновав слободу, базарную площадь, хивинский каравансерай, команда с пленником повернула в каменный город, к Красным воротам и скоро была в кремле, перед воеводским правлением.

Воевода оказался не в своей канцелярии, а на заднем дворе, где разглядывал поданного ему на лопате за ночь околевшего чапуренка из его выводка.

Дело было важное, даже страшное дело, и воевода был смущен. Чапуренок околел неведомо как и почему. Тут воеводе в первый раз пришло в голову все то, что он слыхал о невозможности иметь выводок чапур. Что, как теперь, один за другим, да все детеныши переколеют? Каждую-то ночь вот эдак по одному будут ему на лопате подносить.

Стрелец, докладывавший воеводе, что привели под конвоем со двора ватажника одного молодца, а киргизов никаких не оказалось, не сразу воеводу привел в себя, и не сразу властный человек бросил думать и болеть сердцем о подохшем чапуренке. Наконец, судья и правитель махнул рукой на лопатку, которую держал в руках дворник, и отвернулся, чтобы идти в дом. Стрелец по дороге снова в третий раз подробно доложил, в чем дело, а равно — в чем заключается недоразумение.

— Да киргизы-то где! Убежали, ушли! То-то вы, дармоеды, вечно упустите! — крикнул воевода.

— Никак нет, Тимофей Иванович, и не было их никаких киргизов, — десятый раз повторял стрелец.

— А ну тебя к чорту, ничего не пойму. Зови офицера.

Когда воевода был снова в своем большом кресле, за большим столом, перед ним появилось трое: офицер Палаузов, арестованный Барчуков и один стрелец с оружием наготове, ради исполнения закона, вышней властью повеленного «колоть и рубить» допрашиваемого преступника в сомнительном случае.

Здесь теперь тоже не сразу объяснил офицер московского полка властителю астраханскому, в чем собственно заключалась вся чепуха. Воевода и у него, офицера, спросил два раза:

— Да где же киргизы-то?

И Палаузов мысленно проговорил:

— Эх, чучело гороховое. Тьфу ты пропасть. Заладил про своих киргизов.

И он прибавил вслух:

— Да не было, не было, не было. Извольте рассудить, Тимофей Иванович. Не было их, киргизов. И во сне их ночью там никто не видал.

— Кто же это нам донес про нападение на город? Как смел Ананьев врать и меня беспокоить?

— Он тут не причем. Он просит прощения, что обеспокоил вас. Он требовал к себе лишь одного стрельца.

— Кто же тогда? Подавай мне болтуна!

— Нет его, Тимофей Иванович.

— Болтуна тоже нет? Нет его?

— Да кто же его знает, кто болтал? Неведомо. Вся Астрахань болтала. Кого ни спроси, говорят киргизы. Теперь часа через два скажут — целое калмыцкое войско Астрахань приступом брало. Вам самим ведомо, как у нас народ врет.

— Кто же виноват теперь у меня будет? — выговорил вдруг Ржевский. И, несмотря на всю всегдашнюю лень, воевода, в удивлению Палаузова и Барчукова, стукнул кулаком по столу. — Подавай мне виноватого! Жить не хочу без виноватого! Где он? Подавай!