Читаем Сварогов полностью

   Точно старые педанты,

   Привиденья скуки злой,

   Или злые тени Данте,

   Обрисованные мглой, --

   Ряд деревьев поседелых

   В окна чопорно глядит,

   И, порой, ветвей их белых

   Нестерпимо скучен вид.

   То в стекло стучат с тревогой,

   Как рукою ледяной,

   То покачивают строгой,

   Многодумной сединой...

   Но вниманья очень мало

   Уделял Сварогов им:

   Пламя весело пылало,

   И вился в камине дым.


   II


   Жил тогда на Итальянской

   У себя в квартире он.

   Рядом с саблей мусульманской,

   В синем бархате ножён,

   Там оружие Востока

   Красовалось на ковре:

   Ятаган в стихах пророка,

   Сталь Дамаска в серебре.

   Инструмент, звучавший странно,

   Был повешен над тахтой...

   Янтари, чубук кальяна,

   Ткань с узорной пестротой --

   Уносили мысль и взгляды

   Вдаль от северной страны,

   В светлый край Шехеразады,

   В царство солнца и весны.


   III


   "Тысяча одною ночью"

   Порожденный снов игрой,

   Появлялся там воочью

   Дух уродливый порой.

   В красной феске, странный, черный,

   Он бродил из зала в зал,

   И, на зов явясь проворно,

   За портьерой исчезал.

   Скаля зубы, скорчив мину

   И явив усердья пыл,

   Верно, точно Аладдину,

   Он Сварогову служил:

   Приносил в кальян душистый

   Красный уголь, брил и мёл, --

   Дух усердный, хоть нечистый,

   Камердинер и посол.


   IV


   Был Свароговым из Крыма

   В Петербург он привезен.

   С господином нелюдимо

   Жил в пустой квартире он.

   Весельчак, татарин родом,

   Балагур и зубоскал,

   Он, хоть был в руке уродом,

   Страшной силой обладал.

   С ним делил Сварогов скуку,

   Звал шутя своим "рабом", --

   Барину целуя руку,

   Он руки касался лбом.

   Чуть смеркался день туманный,

   Петь любил он, в угол сев,

   И Сварогову гортанный,

   Грустный нравился напев.


   V


   Пуговку звонка потрогав,

   Бросив свой цилиндр на стол,

   -- Эй, Мамут! - позвал Сварогов

   И чрез зал к себе прошел.

   Голос заспанный ответил:

   -- Чагардын-мы, эффендим?*

   И в портьере, видом светел,

   Дух явился перед ним.

   -- Черт! Опять ты спал в гостиной? -

   Злой Сварогов бросил взгляд.

   Дух молчал с покорной миной.

   Кофе дай мне! -- Шу саат!** -

   Дух исчез быстрей шайтана,

   И Сварогов, с кресла встав,

   Отодвинул щит экрана

   И открыл свой книжный шкаф.

   _____________

   *) "Звали, господин?".

   **) "Тотчас!"


   VI


   Тут Лукреций был с Вольтером,

   Был веселый Апулей.

   Рядом с "De natura rerum",

   Злой "Candid" смеялся злtq.

   Здесь творения Гальтона,

   Лотце и Анри Жоли

   С томиком "Декамерона"

   Красовалися в пыли.

   Том Руссо лежал с Кораном,

   Шопенгауэр мрачный здесь

   Был в "Parerga", и в туманном

   Ницше тут являлась спесь.

   Мудрость вечную вопросов

   Заглушал порою смех.

   Цивилист, поэт, философ, --

   Их ценил Сварогов всех.


   VII


   Взяв Мюссе и Гейне томы,

   И беспутного "Rolla"

   Том раскрыв, давно знакомый,

   Сел Сварогов у стола.

   Здесь в сиянье мягком света,

   Между бронзой и bibelots,

   Бюст скептичного поэта

   Улыбался очень зло.

   Говоря о давней были,

   Шли куранты под стеклом,

   Два портрета женских были

   Точно грезы о былом...

   Пробежав две-три страницы,

   Дмитрий встал, тоской гоним,--

   Думы, образы и лица

   Проносились перед ним.


   VIII


   Проносились лица, тени,

   Жизнь его шумна, дика,

   Мчалась в брызгах, в блеске, в пене,

   Точно горная река.

   Но поток, гремя по скалам,

   Был прекрасней сонных рек,

   Что по шлюзам и каналам

   Направляюсь сонный бег.

   Не стесненная гранитом,

   Жизнь, не ведая русла,

   Мчалась в бешенстве сердитом

   Через камни без числа.

   Как безумство, как свобода,

   Бросив мелочный расчет,

   Бил, волнуясь без исхода,

   Жизни бурный водомет.


   IX


   Походив по кабинету,

   Тихо, словно в полусне,

   Дмитрий подошел к портрету

   В круглой раме на стене.

   Был ребенок в этой раме

   Нарисован, как живой,

   С темно-синими глазами,

   С белокурой головой.

   Сходство с Дмитрием в нем было,

   Только взгляд смотрел нежней...

   Тот же лоб, но ясный, милый,

   Без морщины меж бровей.

   Что дано в житейской школе,

   Что приносят нам года, --

   В складке губ упрямство воли

   Не мелькало никогда.


   X


   Но порой, когда ошибкой

   Дмитрий взглянет на портрет,

   Той же детскою улыбкой

   Он пошлет ему привет.

   И с улыбкой этой странной,

   Вспомнив ряд былых потерь,

   Дмитрий, грустный и туманный,

   На портрет глядел теперь.

   Но рабом он не был горя,

   Против грусти скорбных душ

   Лучшим средством, с жизнью споря,

   Он считал холодный душ.

   Пусть порою рок суровый

   Разорвать нам сердце рад, --

   В сильном теле ум здоровый

   Легче сносит скорбь утрат.


   XI


   Дмитрий не давал потачку

   Чувствам нежным. Силой горд,

   На коне любил он скачку,

   И гимнастику, и спорт.

   Фехтованье в моде ныне,

   И в искусстве сем велик

   Был маэстро Ламбертини*

   Он изящный ученик.

   Шпагу он хранил с девизом:

   "La o^u est mon beau soleil!"

   Он боролся в море с бризом

   И стрелял отлично в цель.

   Равновесие натуры

   Сохранив по мере сил,

   Горе жизни, климат хмурый

   Он легко переносил.

   ___________

   *) Ламбертини -- некогда известный в Москве

   учитель фехтования, итальянец.


   ХII


   Скуку общества, день серый

   Он сносил как ветеран, --

   Петербургской атмосферы

   Удручающий туман.

   Но противясь непогодам,

   Посреди житейских бурь

   Он берег, южанин родом,

   В сердце ясную лазурь.

   Солнца смех и моря ласки,

   Вздох Дианы по ночам

   Жизнь дают, и блеск, и краски

   Нашим чувствам и речам...

   Мы богам не платим дани

   И тираны могут пасть,

   Но природы, старой няни,

   Велика над нами власть.


   ХIII


   Дмитрий ум имел здоровый.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Черта горизонта
Черта горизонта

Страстная, поистине исповедальная искренность, трепетное внутреннее напряжение и вместе с тем предельно четкая, отточенная стиховая огранка отличают лирику русской советской поэтессы Марии Петровых (1908–1979).Высоким мастерством отмечены ее переводы. Круг переведенных ею авторов чрезвычайно широк. Особые, крепкие узы связывали Марию Петровых с Арменией, с армянскими поэтами. Она — первый лауреат премии имени Егише Чаренца, заслуженный деятель культуры Армянской ССР.В сборник вошли оригинальные стихи поэтессы, ее переводы из армянской поэзии, воспоминания армянских и русских поэтов и критиков о ней. Большая часть этих материалов публикуется впервые.На обложке — портрет М. Петровых кисти М. Сарьяна.

Амо Сагиян , Владимир Григорьевич Адмони , Иоаннес Мкртичевич Иоаннисян , Мария Сергеевна Петровых , Сильва Капутикян , Эмилия Борисовна Александрова

Биографии и Мемуары / Поэзия / Стихи и поэзия / Документальное
Нетопырь
Нетопырь

Харри Холе прилетает в Сидней, чтобы помочь в расследовании зверского убийства норвежской подданной. Австралийская полиция не принимает его всерьез, а между тем дело гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Древние легенды аборигенов оживают, дух смерти распростер над землей черные крылья летучей мыши, и Харри, подобно герою, победившему страшного змея Буббура, предстоит вступить в схватку с коварным врагом, чтобы одолеть зло и отомстить за смерть возлюбленной.Это дело станет для Харри началом его несколько эксцентрической полицейской карьеры, а для его создателя, Ю Несбё, – первым шагом навстречу головокружительной мировой славе.Книга также издавалась под названием «Полет летучей мыши».

Вера Петровна Космолинская , Ольга Митюгина , Ольга МИТЮГИНА , Ю Несбё

Фантастика / Детективы / Триллер / Поэзия / Любовно-фантастические романы
Золотая цепь
Золотая цепь

Корделия Карстэйрс – Сумеречный Охотник, она с детства сражается с демонами. Когда ее отца обвиняют в ужасном преступлении, Корделия и ее брат отправляются в Лондон в надежде предотвратить катастрофу, которая грозит их семье. Вскоре Корделия встречает Джеймса и Люси Эрондейл и вместе с ними погружается в мир сверкающих бальных залов, тайных свиданий, знакомится с вампирами и колдунами. И скрывает свои чувства к Джеймсу. Однако новая жизнь Корделии рушится, когда происходит серия чудовищных нападений демонов на Лондон. Эти монстры не похожи на тех, с которыми Сумеречные Охотники боролись раньше – их не пугает дневной свет, и кажется, что их невозможно убить. Лондон закрывают на карантин…

Александр Степанович Грин , Ваан Сукиасович Терьян , Кассандра Клэр

Любовное фэнтези, любовно-фантастические романы / Поэзия / Русская классическая проза