Читаем Сварогов полностью

   Точно старые педанты,

   Привиденья скуки злой,

   Или злые тени Данте,

   Обрисованные мглой, --

   Ряд деревьев поседелых

   В окна чопорно глядит,

   И, порой, ветвей их белых

   Нестерпимо скучен вид.

   То в стекло стучат с тревогой,

   Как рукою ледяной,

   То покачивают строгой,

   Многодумной сединой...

   Но вниманья очень мало

   Уделял Сварогов им:

   Пламя весело пылало,

   И вился в камине дым.


   II


   Жил тогда на Итальянской

   У себя в квартире он.

   Рядом с саблей мусульманской,

   В синем бархате ножён,

   Там оружие Востока

   Красовалось на ковре:

   Ятаган в стихах пророка,

   Сталь Дамаска в серебре.

   Инструмент, звучавший странно,

   Был повешен над тахтой...

   Янтари, чубук кальяна,

   Ткань с узорной пестротой --

   Уносили мысль и взгляды

   Вдаль от северной страны,

   В светлый край Шехеразады,

   В царство солнца и весны.


   III


   "Тысяча одною ночью"

   Порожденный снов игрой,

   Появлялся там воочью

   Дух уродливый порой.

   В красной феске, странный, черный,

   Он бродил из зала в зал,

   И, на зов явясь проворно,

   За портьерой исчезал.

   Скаля зубы, скорчив мину

   И явив усердья пыл,

   Верно, точно Аладдину,

   Он Сварогову служил:

   Приносил в кальян душистый

   Красный уголь, брил и мёл, --

   Дух усердный, хоть нечистый,

   Камердинер и посол.


   IV


   Был Свароговым из Крыма

   В Петербург он привезен.

   С господином нелюдимо

   Жил в пустой квартире он.

   Весельчак, татарин родом,

   Балагур и зубоскал,

   Он, хоть был в руке уродом,

   Страшной силой обладал.

   С ним делил Сварогов скуку,

   Звал шутя своим "рабом", --

   Барину целуя руку,

   Он руки касался лбом.

   Чуть смеркался день туманный,

   Петь любил он, в угол сев,

   И Сварогову гортанный,

   Грустный нравился напев.


   V


   Пуговку звонка потрогав,

   Бросив свой цилиндр на стол,

   -- Эй, Мамут! - позвал Сварогов

   И чрез зал к себе прошел.

   Голос заспанный ответил:

   -- Чагардын-мы, эффендим?*

   И в портьере, видом светел,

   Дух явился перед ним.

   -- Черт! Опять ты спал в гостиной? -

   Злой Сварогов бросил взгляд.

   Дух молчал с покорной миной.

   Кофе дай мне! -- Шу саат!** -

   Дух исчез быстрей шайтана,

   И Сварогов, с кресла встав,

   Отодвинул щит экрана

   И открыл свой книжный шкаф.

   _____________

   *) "Звали, господин?".

   **) "Тотчас!"


   VI


   Тут Лукреций был с Вольтером,

   Был веселый Апулей.

   Рядом с "De natura rerum",

   Злой "Candid" смеялся злtq.

   Здесь творения Гальтона,

   Лотце и Анри Жоли

   С томиком "Декамерона"

   Красовалися в пыли.

   Том Руссо лежал с Кораном,

   Шопенгауэр мрачный здесь

   Был в "Parerga", и в туманном

   Ницше тут являлась спесь.

   Мудрость вечную вопросов

   Заглушал порою смех.

   Цивилист, поэт, философ, --

   Их ценил Сварогов всех.


   VII


   Взяв Мюссе и Гейне томы,

   И беспутного "Rolla"

   Том раскрыв, давно знакомый,

   Сел Сварогов у стола.

   Здесь в сиянье мягком света,

   Между бронзой и bibelots,

   Бюст скептичного поэта

   Улыбался очень зло.

   Говоря о давней были,

   Шли куранты под стеклом,

   Два портрета женских были

   Точно грезы о былом...

   Пробежав две-три страницы,

   Дмитрий встал, тоской гоним,--

   Думы, образы и лица

   Проносились перед ним.


   VIII


   Проносились лица, тени,

   Жизнь его шумна, дика,

   Мчалась в брызгах, в блеске, в пене,

   Точно горная река.

   Но поток, гремя по скалам,

   Был прекрасней сонных рек,

   Что по шлюзам и каналам

   Направляюсь сонный бег.

   Не стесненная гранитом,

   Жизнь, не ведая русла,

   Мчалась в бешенстве сердитом

   Через камни без числа.

   Как безумство, как свобода,

   Бросив мелочный расчет,

   Бил, волнуясь без исхода,

   Жизни бурный водомет.


   IX


   Походив по кабинету,

   Тихо, словно в полусне,

   Дмитрий подошел к портрету

   В круглой раме на стене.

   Был ребенок в этой раме

   Нарисован, как живой,

   С темно-синими глазами,

   С белокурой головой.

   Сходство с Дмитрием в нем было,

   Только взгляд смотрел нежней...

   Тот же лоб, но ясный, милый,

   Без морщины меж бровей.

   Что дано в житейской школе,

   Что приносят нам года, --

   В складке губ упрямство воли

   Не мелькало никогда.


   X


   Но порой, когда ошибкой

   Дмитрий взглянет на портрет,

   Той же детскою улыбкой

   Он пошлет ему привет.

   И с улыбкой этой странной,

   Вспомнив ряд былых потерь,

   Дмитрий, грустный и туманный,

   На портрет глядел теперь.

   Но рабом он не был горя,

   Против грусти скорбных душ

   Лучшим средством, с жизнью споря,

   Он считал холодный душ.

   Пусть порою рок суровый

   Разорвать нам сердце рад, --

   В сильном теле ум здоровый

   Легче сносит скорбь утрат.


   XI


   Дмитрий не давал потачку

   Чувствам нежным. Силой горд,

   На коне любил он скачку,

   И гимнастику, и спорт.

   Фехтованье в моде ныне,

   И в искусстве сем велик

   Был маэстро Ламбертини*

   Он изящный ученик.

   Шпагу он хранил с девизом:

   "La o^u est mon beau soleil!"

   Он боролся в море с бризом

   И стрелял отлично в цель.

   Равновесие натуры

   Сохранив по мере сил,

   Горе жизни, климат хмурый

   Он легко переносил.

   ___________

   *) Ламбертини -- некогда известный в Москве

   учитель фехтования, итальянец.


   ХII


   Скуку общества, день серый

   Он сносил как ветеран, --

   Петербургской атмосферы

   Удручающий туман.

   Но противясь непогодам,

   Посреди житейских бурь

   Он берег, южанин родом,

   В сердце ясную лазурь.

   Солнца смех и моря ласки,

   Вздох Дианы по ночам

   Жизнь дают, и блеск, и краски

   Нашим чувствам и речам...

   Мы богам не платим дани

   И тираны могут пасть,

   Но природы, старой няни,

   Велика над нами власть.


   ХIII


   Дмитрий ум имел здоровый.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Поэзия народов СССР IV-XVIII веков
Поэзия народов СССР IV-XVIII веков

Этот том является первой и у нас в стране, и за рубежом попыткой синтетически представить поэзию народов СССР с IV по XVIII век, дать своеобразную антологию поэзии эпохи феодализма.Как легко догадаться, вся поэзия столь обширного исторического периода не уместится и в десяток самых объемистых фолиантов. Поэтому составители отбирали наиболее значительные и характерные с их точки зрения произведения, ориентируясь в основном на лирику и помещая отрывки из эпических поэм лишь в виде исключения.Материал расположен в хронологическом порядке, а внутри веков — по этнографическим или историко-культурным регионам.Вступительная статья и составление Л. Арутюнова и В. Танеева.Примечания П. Катинайте.Перевод К. Симонова, Д. Самойлова, П. Антакольского, М. Петровых, В. Луговского, В. Державина, Т. Стрешневой, С. Липкина, Н. Тихонова, А. Тарковского, Г. Шенгели, В. Брюсова, Н. Гребнева, М. Кузмина, О. Румера, Ив. Бруни и мн. др.

Андалиб Нурмухамед-Гариб , Антология , Григор Нарекаци , Ковси Тебризи , Теймураз I , Шавкат Бухорои

Поэзия
Нетопырь
Нетопырь

Харри Холе прилетает в Сидней, чтобы помочь в расследовании зверского убийства норвежской подданной. Австралийская полиция не принимает его всерьез, а между тем дело гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Древние легенды аборигенов оживают, дух смерти распростер над землей черные крылья летучей мыши, и Харри, подобно герою, победившему страшного змея Буббура, предстоит вступить в схватку с коварным врагом, чтобы одолеть зло и отомстить за смерть возлюбленной.Это дело станет для Харри началом его несколько эксцентрической полицейской карьеры, а для его создателя, Ю Несбё, – первым шагом навстречу головокружительной мировой славе.Книга также издавалась под названием «Полет летучей мыши».

Вера Петровна Космолинская , Ольга Митюгина , Ольга МИТЮГИНА , Ю Несбё

Фантастика / Детективы / Триллер / Поэзия / Любовно-фантастические романы
Черта горизонта
Черта горизонта

Страстная, поистине исповедальная искренность, трепетное внутреннее напряжение и вместе с тем предельно четкая, отточенная стиховая огранка отличают лирику русской советской поэтессы Марии Петровых (1908–1979).Высоким мастерством отмечены ее переводы. Круг переведенных ею авторов чрезвычайно широк. Особые, крепкие узы связывали Марию Петровых с Арменией, с армянскими поэтами. Она — первый лауреат премии имени Егише Чаренца, заслуженный деятель культуры Армянской ССР.В сборник вошли оригинальные стихи поэтессы, ее переводы из армянской поэзии, воспоминания армянских и русских поэтов и критиков о ней. Большая часть этих материалов публикуется впервые.На обложке — портрет М. Петровых кисти М. Сарьяна.

Амо Сагиян , Владимир Григорьевич Адмони , Иоаннес Мкртичевич Иоаннисян , Мария Сергеевна Петровых , Сильва Капутикян , Эмилия Борисовна Александрова

Биографии и Мемуары / Поэзия / Стихи и поэзия / Документальное