Читаем Сварогов полностью

   Локон спутанных волос.

   -- Кофе дать тебе с ликером?

   -- Лучше дай воды стакан! --

   В зеркало заботным взором

   Нина осмотрела стан,

   Туалет, прическу, складки

   Платья... Дмитрий ей принес

   Кюрасо, густой и сладкий,

   В вазе спелый абрикос,

   Виноград, дюшес огромный

   И душистый апельсин.

   Нина ножку в позе томной

   Положила на камин.


   XXVII


   -- Дмитрий, здесь я больше часу!..

   -- Менелай твой подождет!

   Нина сделала гримасу.

   -- Он не ведает? -- Ну, вот!

   Я ведь выше подозрений!

   Женщины умеют лгать,

   Я же, право, в этом гений.

   Если лгу я, то опять

   Лгать стараюсь к правде близко: Так естественней всегда,

   И гораздо меньше риска...

   Ты согласен с этим, да?

   Выставка передвижная,

   Предположим... Мужу, всем,

   Правду говорить должна я:

   Я иду туда... но с кем?.. --


   XXVIII


   -- Нина, знаешь ли картину,

   Очень памятную нам? -

   Дмитрий тихо обнял Нину:

   -- Весь в огне был древний храм*.

   Мы вдвоем пред ним стояли,

   Ты казалась жрицей мне...

   Щеки, грудь твоя пылали,

   И была ты вся в огне.

   Точно пламенные тени,

   Мне казалось в этот миг,

   Шли мы тихо на ступени...

   Вот взвился огня язык...

   Искры шумно извергая,

   Рвался пламень, страсти бог,

   Саламандра, пробегая,

   У твоих играла ног.

   ______________

   *) "Храм огнепоклонников", картина, выставленная в Обществе Поощр. Художеств.


   XXIX


   Вот святилище божницы,

   Очарованный предел --

   Драгоценный пояс жрицы

   На тебе, сверкая, рдел...

   Пояс жрицы и невесты,

   Весь сотканный из огня...

   -- Но не пояс жрицы Весты?

   Вот огонь не для меня! --

   -- Ах, была там искра злая!

   В сердце мне блеснул твой взор

   И в груди горит, пылая,

   Пламя светлое с тех пор! --

   -- Но камин погас, и... поздно!

   Все ж экспромт твой очень мил

   Ты любил меня серьезно? --

   -- Я огнепоклонник был! --


   XXX


   -- Ах, мой друг, да, я забыла:

   Нынче едешь ты в театр?..

   Бороду ты носишь мило, --

   Не люблю я Henri Quatre!

   Носят все... Adieu, мой милый,

   Моn cheri, mon bien aim^e!

   Нынче Петербург унылый, --

   Улицы в какой-то тьме...

   Дай перчатки мне с камина...

   Право, мне уехать жаль! --

   Впопыхах открыла Нина

   Дамских часиков эмаль.

   И ротондой Дмитрий нежно

   Ей закутал плечи, стан,

   Как растенье ночью снежной

   В зимний холод и туман.


   XXXI


   Нины гребень взяв, ошибкой

   Оброненный у гардин,

   "Я люблю ль ее?" - с улыбкой

   Дмитрий размышлял один.

   Он припомнил столь обычный

   Петербургский наш роман,

   Элегантный и приличный

   Флирта светского обман,

   Вспомнил Павловские встречи,

   Парк и дачу, летний сад,

   В парке музыку, и речи,

   И свиданий тайных ряд,

   Эти легкие попойки,

   От шампанского экстаз,

   Кабинет отдельный, тройки, --

   Все, что было с ним не раз.


   ХХХII


   Редко здесь мелькнет пред нами

   Образ светлый, хоть земной....

   Долго бредил он глазами

   Милой женщины одной.

   Улетело это время,

   Ласк и счастья торжество,

   И осталось злое бремя, --

   Горе на сердце его.

   Но томясь живым упреком,

   В дни мучительных тревог,

   Никогда, в краю далеком,

   Он забыть ее не мог.

   И она в стране безвестной,

   И другой ей верно мил...

   Он за счастье, миг прелестный,

   Долгой скорбью заплатил!


   ХХХIII


   Но была иною Нина...

   Дмитрий как-то заглянул

   В позабытый у камина

   Нины плюшевый баул.

   Нина бережно хранила

   В нем батистовый платок,

   Пудру, розовое мыло

   И с духами пузырек.

   В сей коллекции богатой

   Отыскал тетрадку он:

   Всевозможный цитаты, --

   Шопенгауэр, Теннисон

   Там с Копне смешались мило.

   Нина в мудрость влюблена! --

   Философию любила и поэзию она!


   XXXIV


   Дмитрий тут же, хоть неловко,

   Нине в сердце заглянул:

   Это сердце и головка

   Были -- плюшевый баул.

   Чувств флакон, ума цитаты,

   Парфюмерный каталог! --

   Вот что он любил когда-то

   И чего любить не мог!

   Не сказал он ей ни слова,

   С нею был, как прежде, мил,

   Но привязанности снова

   В сердце к ней не находил.

   Рад он был порой разлуке,

   С ней встречался, не любя,

   Расставался, полный скуки,

   И с досадой на себя.


   XXXV


   Неужель опять дорога,

   Снова в путь, опять идти?

   Дмитрию встречалось много

   Милых женщин на пути.

   Станций роль они играли:

   Отдохнул и вновь вагон!

   Чу, звонок докучный дали,

   И спешит садиться он.

   Вновь разлука, вновь свиданье,

   Бьет на станции звонок,

   И, махая на прощанье,

   Чуть белеется платок.

   Вдаль платформа уходила,

   Милый образ вместе с ней.

   Что ж, прощай! -- и сердце ныло,

   И в душе темней, темней...


   XXXVI


   Кто из нас ответит смело,

   Что был счастлив он хоть раз.

   Что любовь ему согрела

   Однозвучной жизни час?

   Все живем мы одиноко,

   Для себя, самим собой,

   Мы не чувствуем глубоко

   И не боремся с судьбой.

   Признаваясь без искусства,

   Разбирая сердца быль,

   Дмитрий думал, что без чувства

   Жизнь -- нелепый водевиль.

   В сердце чувствовал он скуку,

   Где же смысл, где жизни пыл?

   Дмитрий тихо поднял руку:

   Lo, ou est mon beau soleil!



ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ВЕЧЕРНИЕ ТЕНИ


   Волшебный край! Там в стары годы,

   Сатиры смелой властелин,

   Блистал Фонвизин, друг свободы,

   И переимчивый Княжнин.

   "Евгений Онегин", Пушкин.


   I


   Флейт рулады, скрипок трели

   И нестройных звуков ложь...

   Перед сценою пестрели

   Позолота, бархат лож.

   В бенуаре, бельэтаже

   Туалеты дам, гетер --

   Точно розы на трельяже

   Обвивали весь партер,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Черта горизонта
Черта горизонта

Страстная, поистине исповедальная искренность, трепетное внутреннее напряжение и вместе с тем предельно четкая, отточенная стиховая огранка отличают лирику русской советской поэтессы Марии Петровых (1908–1979).Высоким мастерством отмечены ее переводы. Круг переведенных ею авторов чрезвычайно широк. Особые, крепкие узы связывали Марию Петровых с Арменией, с армянскими поэтами. Она — первый лауреат премии имени Егише Чаренца, заслуженный деятель культуры Армянской ССР.В сборник вошли оригинальные стихи поэтессы, ее переводы из армянской поэзии, воспоминания армянских и русских поэтов и критиков о ней. Большая часть этих материалов публикуется впервые.На обложке — портрет М. Петровых кисти М. Сарьяна.

Амо Сагиян , Владимир Григорьевич Адмони , Иоаннес Мкртичевич Иоаннисян , Мария Сергеевна Петровых , Сильва Капутикян , Эмилия Борисовна Александрова

Биографии и Мемуары / Поэзия / Стихи и поэзия / Документальное
Нетопырь
Нетопырь

Харри Холе прилетает в Сидней, чтобы помочь в расследовании зверского убийства норвежской подданной. Австралийская полиция не принимает его всерьез, а между тем дело гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Древние легенды аборигенов оживают, дух смерти распростер над землей черные крылья летучей мыши, и Харри, подобно герою, победившему страшного змея Буббура, предстоит вступить в схватку с коварным врагом, чтобы одолеть зло и отомстить за смерть возлюбленной.Это дело станет для Харри началом его несколько эксцентрической полицейской карьеры, а для его создателя, Ю Несбё, – первым шагом навстречу головокружительной мировой славе.Книга также издавалась под названием «Полет летучей мыши».

Вера Петровна Космолинская , Ольга Митюгина , Ольга МИТЮГИНА , Ю Несбё

Фантастика / Детективы / Триллер / Поэзия / Любовно-фантастические романы
Золотая цепь
Золотая цепь

Корделия Карстэйрс – Сумеречный Охотник, она с детства сражается с демонами. Когда ее отца обвиняют в ужасном преступлении, Корделия и ее брат отправляются в Лондон в надежде предотвратить катастрофу, которая грозит их семье. Вскоре Корделия встречает Джеймса и Люси Эрондейл и вместе с ними погружается в мир сверкающих бальных залов, тайных свиданий, знакомится с вампирами и колдунами. И скрывает свои чувства к Джеймсу. Однако новая жизнь Корделии рушится, когда происходит серия чудовищных нападений демонов на Лондон. Эти монстры не похожи на тех, с которыми Сумеречные Охотники боролись раньше – их не пугает дневной свет, и кажется, что их невозможно убить. Лондон закрывают на карантин…

Александр Степанович Грин , Ваан Сукиасович Терьян , Кассандра Клэр

Любовное фэнтези, любовно-фантастические романы / Поэзия / Русская классическая проза