Сварогов

   Этот трезвый ум не мог

   Извратить системой новой

   Ни единый педагог.

   В наши дни не кончить школы

   Преимущество -- увы!

   Не одни ведь там глаголы

   Изучать привыкли вы.

   Там, нередко ментор ловкий,

   Взяв теории шаблон,

   Предает нивелировке

   Душ невинных легион.

   Юный ум отделан гладко,

   И питомцы школы всей --

   Как докучная тетрадка

   Однородных прописей.

   XIV

   Ах, едва мы в колыбели

   Появляемся на свет,

   Воспитательные цели

   Нам приносят много бед!

   Вслед за бойкой акушеркой

   Наседает педагог

   Со своею школьной маркой,

   Умудрен, учен и строг.

   Мы еще невидны, немы,

   Предаемся дивным снам,

   Но, свивальником системы

   Уж головку портят нам.

   Где же ангел наш хранитель,

   От напастей верный страж?

   Ах, хотите, не хотите ль

   Всех постигнет участь та ж!

   XV

   Песталоцци, Фребель важный,

   Педантически урод,

   Воспитатель наш присяжный

   Со своей указкой ждет.

   С детства этих педагогов,

   Как здоровое дитя,

   Избегать привык Сварогов

   И боялся не шутя.

   Чувство самосохраненья

   Пробудилось рано в нем,

   И наставников гоненья

   Претерпел он день за днем.

   Но учение не вечно,

   И постиг он, -- спора нет,

   Лучший педагог, конечно,

   Нам приносит больший вред.

   XVI

   Мы набиты школьным вздором,

   Кончен курс, ряд скучных лет,

   И вослед за гувернером

   Ждет нас университет.

   Мысль программой огранича,

   Здесь профессор, старый крот,

   Словно Данта Беатриче,

   В рай науки нас ведет.

   Но ужель без Бедекера

   Не войти в священный храм,

   И без гида знаний мира

   Недоступна вовсе нам?

   Bcе мы учимся, читая,

   И Карлейль нам дал совет:

   Библиотека простая --

   Вот наш университет!

   XVII

   Изощрив свой ум и чувство,

   Дмитрий, тьму осилив книг,

   Диалектики искусство

   С фехтованием постиг.

   Он софизмом, парадоксом

   В совершенстве овладел,

   Как рапирой или боксом,

   И в бою был очень смел.

   Был бойцом он по натуре

   И, сражаясь, как бретер,

   Он любил журнальной бури

   Полемически задор.

   Он с насмешливой улыбкой

   Отвечал своим врагам

   Парадоксов сталью гибкой

   И оружьем эпиграмм.

   ХVIII

   Партий чуждый по рассудку,

   Свой имея идеал,

   Меж друзей себя он в шутку

   "Здравомыслящим" назвал.

   -- Эта партия в России, -

   Он шутил, - не велика!--

   Либеральные витии

   И бойцы "за мужика",

   Радикалы, ретрограды,

   Наших западников хор --

   Возбуждали смех досады

   Скуку в нем или задор.

   Но воитель не суровый,

   Чужд он был вражды пустой,

   И "врагов" сзывал в столовой

   Он на ужин холостой.

   XIX

   Тут за пенистой бутылкой

   Редерера и Клико

   Не блистали речью пылкой,

   Не судили глубоко.

   Jeux de mots и эпиграммы,

   И свободный разговор

   Кой о чем, о ножках дамы

   Составляли общий хор.

   Журналисты и актеры

   Из гвардейцев молодежь,

   Позабыв дела и споры,

   Шли на дружеский кутеж.

   Обсуждали томик модный,

   Политическую весть,

   Бри смакуя превосходный

   И ликерам сделав честь.

   XX

   Просмотрев два-три журнала,

   Tageblatt и Figaro,

   Дмитрий сел, зевнул устало

   И с досадой взял перо.

   На задор журнальных бредней

   Он писал в ответ пять строк.

   Вдруг послышался в передней

   Нервно дрогнувший звонок.

   -- А, она! - с улыбкой скучной

   Дмитрий нехотя сказал,

   Слыша смех и голос звучный,

   Шелк, шуршавший через зал.

   -- Нина, как ты аккуратна!

   -- Ровно восемь, милый друг!

   Ах, ужасно неприятно, --

   Чуть не задержал супруг! --

   XXI

   И смеясь капризной мине,

   Оправляя туалет

   И целуя ручку Нине,

   Дмитрий шел с ней в кабинет.

   -- Дмитрий, нынче долго, право,

   Не останусь!... -- Почему? --

   Нина села с ним, лукаво

   Заглянув в глаза ему.

   Улыбаясь и краснея,

   И в простом "marron" мила,

   Дмитрию руками шею

   Нина быстро обвила.

   Ощущал он нежный локон,

   Тонкий запах "Peau d'Espagne"...

   И к себе ее привлек он,

   Заплатив волненью дань.

   ХХII

   Здесь бы следовало в скобке

   Сделать нисколько ремарк.

   Дамы, я замечу робко,

   Подражают Жанне д'Арк,

   Заковавшейся когда-то

   В панцирь, девственность храня.

   Зашнурованные латы

   И с планшетками броня! --

   Против сей не бранной стали

   Строгий медик хмурит бровь.

   Дамы верить перестали

   В медицину и любовь.

   То "vertugadin" носили,

   Целомудрый кринолин,

   То корсет, который в силе

   Причинить Амуру сплин.

   ХХIII

   Но ценю я добродетель,

   И на севере у нас

   Я бывал ее свидетель,

   Удивлялся ей не раз.

   Здесь двойные в окнах рамы,

   Здесь зима, холодный снег,

   Неприступны, строги дамы,

   Во фланель одеты, в мех.

   Но не то под солнцем юга.

   В зной несносно и трико,

   И прекрасных роз подруга

   Одевается легко.

   Bcе южанки в полдень лета,

   Вроде римских став матрон,

   Там не только что корсета,

   Но не носят... всех препон.

   XXIV

   Если раз под небом Ялты,

   В обольстительном Крыму,

   Мой читатель, побывал ты,

   Верь признанью моему.

   На балкон войти опасно

   В полдень, в знойном сем краю:

   Можно с Евою прекрасной

   Там столкнуться, как в раю.

   Отдохнуть южанка рада

   Лишь в батистовом белье,

   Под листами винограда

   И совсем deshabill^ee.

   Чуть войдешь, измучен жаром,

   Как южанка, вскрикнув: "Ах!",

   В дверь бежит за пеньюаром,

   Исчезая впопыхах.

   XXV

   Но теперь, встряхнув седины,

   Вея северной хандрой,

   Ряд деревьев сквозь гардины

   На окно смотрел порой.

   Виден был на светлой шторе

   Женский профиль, силуэт....

   Сад шептал в докучном cпopе,

   Будто нравственности нет,

   Шло шушуканье по саду.

   Мерзлый клен один с тоской

   Подсмотрел, чуть скрыв досаду,

   Поцелуй... еще какой!

   И при виде незнакомом

   Засвистев в деревьях зло,

   Бросил с веток снежным комом

   Ветер северный в стекло.

   XXVI

   -- Тахта у тебя какая!

   Жалко выйти на мороз! --

   Нина села, поправляя