Свет Азии

Быть может, в них царствует ночь?

Мы здесь веселимся беспечно и пляшем,

А им бы могли мы помочь!

Ах, часто, когда лучезарен и светел

Диск солнца с востока встаёт,

Я думаю: кто его первый там встретил,

Какие там нравы, народ?

И часто, прильнувши к груди твоей знойной,

В тоске созерцая закат,

На запад пурпурный, на запад спокойный

Я с солнцем умчаться бы рад.

Там, верно, достойны участия братья,

К ним рвусь я в желаньях моих.

И даже твои поцелуи, объятья

Забыть не заставят о них.

О, Читра! Ты знаешь те дивные страны.

Скажи, где добыть мне коня,

Чтоб он через сушу, моря, океаны,

Понёс, как на крыльях меня?

Ты душу мою взволновала рассказом.

За сутки езды на коне

Отдам я дворец, чтоб пытующим глазом

Увидеть вселенную мне.

Нет, лучше хотел бы орлом я родиться…

На пик Гималайских высот,

Где снег на вершинах зарёй золотится,

Я б смелый направил полёт.

Оттуда я, полон возвышенной цели,

Все земли бы видел окрест.

Скажи, отчего я не знаю доселе

Ни чуждых народов, ни мест?

Скажите! Узнать наконец это надо,

Что там за воротами нашего сада?

Один из придворных ответил:

— Селенья

И город, а дальше — поля,

За ними — царя Бимбисары владенья,

А там и большая земля.

Она занята несчислимым народом.

И молвил царевич Чанне:

— Довольно! Запрячь колесницу! С восходом

Увижу я всё не во сне!

И весть та до слуха дошла Шуддходаны.

И царь объявил всем:

— Пора

Увидеть Сиддхартхе подвластные страны

И подданных. Завтра с утра

Пошлите глашатаев в город. Скажите,

Чтоб в радостный вид привели

Повсюду жилища, чтоб грустных событий

Не видел наследник земли,

Чтоб вплоть до дальнейших моих повелений

Скрывались калеки в дому,

Чтоб зрелища смерти, страданий, мучений

Осталися чужды ему.

И после такого приказа дороги

Расчистили слуги кругом,

Хозяйки, дома разукрасив, пороги

Посыпали красным песком.

Повсюду венки заблистали, букеты

И флаги. У каждых дверей

Стояли, в златые одежды одеты,

Богов изваянья, царей.

Бог Сурья стоял разукрашенный всюду,

И роскошью город подобен был чуду.

Глашатаи с гонгом под звук барабана

Кричали:

— Внимай, о народ!

Наш светлый властитель, наш царь Шуддходана

Тебе приказанье даёт:

Пусть город наш ныне всем кажется светел.

Пусть всюду веселье кипит,

Чтоб юный царевич Сиддхартха не встретил

Печали, нужды и обид!

Пусть дома сидит и больной, и калека,

Нельзя проводить похорон,

Чтоб мёртвого он не видал человека,

Чтоб видел лишь доброе он.

Пусть все исполняют указ сей сполна,

Пока не взойдёт в ночном небе Луна.

И город весь был разукрашен прилежно,

Когда в колеснице резной

Сиддхартха въезжал на быках белоснежных

В ворота столицы родной.

И видя всеобщий восторг, безотчётно

Царевич душой просветлел:

Любя, ему все улыбались охотно,

Как будто все жили кругом беззаботно,

Всем выпало счастье в удел.

— Мир чуден! За что простирает объятья

Мне этот трудящийся люд?

За что мне все милые сёстры и братья

Подобную честь воздают?

Малютка бросает цветы из кошницы…

Прошу, поднимите дитя,

Пускай он со мной в расписной колеснице

Проедет, смеясь и шутя.

Владыкою быть в этом царстве отрада.

Как добр этот славный народ!

Как мало ему для веселия надо,

Как скромно он всюду живёт!

За эти ворота вези меня Чанна!

Хочу я узнать, наконец,

Весь мир этот дивный!.. Мне грустно и странно,

Что я так любил свой дворец!

Под крики восторга, с живыми мечтами

Царевич свой путь продолжал.

Народ ликовал и с весельем цветами

Дорогу его осыпал.

И дальше по воле царя все дороги

Веселием были полны.

Казалось, заботы, печаль и тревоги

Не трогали этой страны.

Но вдруг, на пути из лачуги несчастной

Навстречу им вышел старик,

Он весь был разрушен болезнью ужасной,

Но к мукам несносным привык.

Сквозь дыры лохмотьев виднелося тело:

На высохших, острых костях

Иссохшая кожа, как тряпка, висела.

От слёз потускнели в глазах

Рассудок и воля… Все члены дрожали…

Он руку свою прижимал

К груди, где рыданья волной клокотали…

Несчастный старик чуть дышал…

— Подайте убогому, добрые люди! –

Молил он! Услышьте меня…

Но вырвался кашель из сдавленной груди,

И нищий умолкнул, стеня.

Умолкнул, но полный безвыходной муки,

Он всё ещё к ним простирал,

Как цепкие ветви, иссохшие руки,

Прохожих без слов умолял.

Придворные нищему крикнули грозно:

— С дороги! Царевичу путь!

С дороги, несчастный!

Но было уж поздно:

Его не успели столкнуть.

Царевич мгновенно заметил калеку.

— Оставьте! Оставьте его! –

Вскричал он. — О, Чанна, гляди, человеку

Подобное здесь существо!

Подобное только… Я знаю, не может

Так быть человек удручён…

Он дряхл… Или горе несчастного гложет?..

Он худ… Или голоден он?

— Я при смерти, — шепчет со стоном несчастный.

— Скажите, что значат слова:

«Я при смерти»? Нет, этот образ ужасный

Не близкого нам существа!

Возница ответил:

— О, нет, пред тобою

Стоит человек. Правда, он

И беден, и худ, и измучен борьбою,

И старостью тяжкой согбён.

В глазах его воля людская погасла,

Все соки года унесли,

В светильнике нет драгоценного масла,

Лампада в грязи и в пыли.

Одна лишь светильня чадит, догорая:

То искорка жизни глухой.

Вот старость, царевич. Но ты, не внимая,

Иди своей светлой стезёй.

С тех пор уж десятки годов миновали,

Как полон он был красоты.

Глаза его искры веселья метали,

Он так же здоров был, как ты.

— Ужель это может с другими случиться? –