Свет Азии

Голубая, она опускалась с небес,

Точно их звездоносная дочь.

Сыпля звёзды, как брызги воды — океан,

С Гималайских высот на дворец Вишрамван

Голубая царица сошла,

И цветы воскурили ей свой аромат,

И Луна, обливая сиянием сад,

По лазури небес поплыла;

Поплыла, озарила Рохини струи,

И послала лучи золотые свои

На долины, холмы и чертог,

Где всё мирным и сладким покоилось сном.

Не спала только стража во мраке ночном,

Выл шакал и шумел ветерок.

Да ещё барабан бил у внешних ворот,

Означая, что новая стража идёт.

Там пришедшим к нему часовой

Пароль «мудра» чуть слышно в тиши называл

И, когда «ангана» отзыв он получал,

Мог спокойно покинуть пост свой.

Лунный свет, проникая в прорез балюстрад,

Озарял ослепительный мрамор палат…

Сквозь его серебристую мглу

Видно было: как будто богини в раю,

Что толпою нисходят купаться к ручью,

Рой красавиц лежит на полу.

То избранницы царские были, и все,

Разметавшись в своей несравненной красе,

Взгляд и душу невольно влекли…

О, кому предпочтенье отдать?.. Никому!

Все прекрасны, как звёзды, слетевшие в тьму

Нашей бедной и мрачной земли.

Их тела обнажённые нежно-смуглы,

Их тяжёлые косы, как волны смолы,

Тяжкой ношей на плечах лежат…

Спят красавицы, спят до зари, как цветы,

Убаюканы негой воздушной мечты,

Серебром соловьиных рулад…

Спят, как птички, которые в радостный день

Только любят, поют… Но вечерняя тень

Опустилась над сонной землёй,

И до новой зари, незнакомы со злом,

Золотую головку закрывши крылом,

Все малютки вкушают покой.

И серебряный свет благовонных лампад,

Что на тонких цепях в полумраке висят,

Обнимаясь со светом луны,

Разглядеть позволяет красавиц нагих,

Тонкость линий и форм ослепительных их,

Свежесть первых фиалок весны.

Точно волны вздымаяся, груди блестят,

Льют уста, как ночные цветы, аромат,

Зубы блещут, как жемчуг морской.

Брови выгнуты, точно как крылышки птиц,

И пушистые стрелы роскошных ресниц

Изогнулись над знойной щекой.

В полуночной тиши сладко грезят они,

Но, порою, рукой иль ногою во сне

Шевельнут, и запястья на них

Зазвенят, разгоняя волшебные сны

О таинственных чарах любви, чем полны

Тайники их сердец молодых.

Положив под атласную щёку слегка

Многострунную вину, как два лепестка,

На струнах держит руки одна;

Сладкозвучной мелодией песни своей

Убаюкана, спит средь цветущих лилей

Безмятежно и сладко она.

А другая, склонив к антилопе степной

Молодую головку, вкушает покой;

Обе сразу уснули они:

Антилопа щипала тот самый цветок,

Что у девушке в ручке, его лепесток

Ещё козочка держит во сне.

Две подруги заснули, сплетая венок,

Он обеих голубок грудь к груди привлёк

И цветущей гирляндой связал.

Спит на ложе цветочном одна из подруг,

А другая — к плечу ей прильнула. Вокруг

Самый воздух любовно дремал.

Вот одна ожерелье вязала пред сном

Из агатов, ониксов, кораллов, звеном

Вкруг руки обвилося оно.

А в руке уж готов бирюзовый браслет

С именами богов, с изреченьями Вед…

Сон смежил её очи давно.

Убаюканы шумом незримых ручьёв,

На пушистых коврах благовонных цветов,

Лепестки, точно розы, сложив,

Спят красавицы вплоть до зари золотой,

Чтоб раскрыться опять с неземной красотой,

Свежих сил ощущая прилив.

Но комната эта была лишь предверьем

К супружеской спальне. Пред ней

Две жрицы, почтенных особым доверьем,

Раскинули волны кудрей.

Две жрицы любви в обаятельном храме:

Прелестная Ганга и с ней Гаутами.

Дверь красного дерева скрыла ревниво

Лазурную ткань, и на ней

Был золотом выткан узор прихотливо,

Узор из цветов и лучей;

Она закрывала резные ступени

В волшебно-прекрасный покой,

Где ложе влекло к сладострастью и лени,

Как холм из цветов над рекой.

Все стены блестят, перламутром покрыты.

Повисший на гранях колонн,

Цветами из ляпис-лазури, нефрита

Там весь потолок испещрён.

Вокруг потолка по карнизам и стенам

Рисуются окна, и в них

С сиянием лунным, в восторге блаженном

На крыльях прохладных своих

Приносится ветер из сада с дыханьем

Цветов, напоённых росой.

Но кто, кто сравнится своим обаяньем,

Своей богоданной красой

С счастливой и мирно живущей здесь парой:

С Сиддхартхой и дивной его Яшодхарой?!

Привстав на пленительном ложе своём,

С плеча уронив покрывало,

Царевна с испуганным, бледным лицом

Вздыхала и горько рыдала.

Три раза устами коснулась она

Сиддхартхи руки, и в испуге

Стонала:

— Царевич! Восстань ото сна!

Дай мир твоей юной подруге!

Проснись! Своим словом меня успокой!..

Он очи открыл и спросил:

— Что с тобой?

Она отвечала печальным стенаньем,

И грустный рассказ начала с содроганьем:

— О, мой повелитель! Вчера в упоенье

Заснула я, чуя под сердцем не раз

Иной зародившейся жизни биенье,

Священную музыку в сладостный час.

Но горе! Три страшных виденья затмили

Святое блаженство: в таинственном сне

Бык белый, красавец по росту и силе,

С большими рогами представился мне.

На лбу украшенье горит самоцветом,

Как будто с небес опустилась звезда,

Иль камень нашейный, чьим радужным светом

В подземный мрак день Змей внесёт без труда.

И шёл он по улице прямо к воротам.

Никто не посмел ему стать на пути.

Вдруг голос из храма звучит над народом:

«Когда его дальше допустят идти –

Весь город погибнет со славой своею!»

Никто исполина не мог удержать.

Тогда я, рыдая, схватилась за шею

Красавца и стала кричать: