Свет Азии

Леденящий тот ужас, что тысячи лет

Над землёй и людьми тяготеет?

Хоть бы кто-нибудь миру спасенье принёс!

А спасение может быть: в стужу

Люди гибли, нашёлся меж ними колосс

И огонь властно вызвал наружу:

Чуть заметную искру, дар солнца святой,

Заключённую в камень простой.

Люди мясо терзали, подобно волкам,

Но явился другой и посеял

Золотое зерно и, хвала небесам,

Хлебный злак на равнине взлелеял.

Люди точно как звери мычали, опять

Появился один между ними,

Создал слово, другой же сумел записать

Это слово значками своими.

Есть ли благо у братьев несчастных моих,

Чтобы не было добыто с боя

Кровью, потом, ценою страданий других,

Дорогою и страшной ценою?!

Я уверен, что если теперь человек,

Одарённый великою властью,

Предназначенный свыше свой царственный век

Подарить поклоненью и счастью,

Не усталый от жизни и пира любви,

А стремящийся к ней в упоеньи

С страстной жаждой в душе и с кипеньем в крови,

Человек, не вкусивший мученья,

Ни болезни, ни грусти, помимо одной:

Человеком быть — если подобный

Только истины ради, любви неземной

Отречётся душою незлобной,

Отречётся от всех соблазнительных благ

И в погоню за правдою чистой

Выйдет нищ и один, и безвестен, и наг

Тёмной ночью, дорогой тернистой, –

О, я верю, её он найдёт! Да, найдёт,

Где б она ни старалась укрыться:

Под землёй, в небесах, в бездне сумрачных вод

Иль в эфире, незримо, как птица.

Он откроет спасения тайну для всех,

И за то, что душою блаженной

Отдал власть, и богатства, и сладость утех,

Смерть изгонит навек из вселенной!

Да, я сделаю это! Я царство, почёт,

Всё, что дорого мне, покидаю,

Потому что люблю беззаветно народ

И со всеми томлюсь и страдаю!

Моё сердце, подобно звенящей струне,

Крепко связано здесь со слепцами,

Что придут за спасительным светом ко мне

С утомлёнными горем сердцами.

Вдохновители звёзды, иду я! Иду!

О, земля, утомлённая мукой,

Ради чад твоих, гибнущих в душном чаду,

Я иду, но дрожу пред разлукой…

Здесь от юности я отрекаюсь моей,

От венца, от богатства и власти,

Отрекаюсь от сладостных дней и ночей,

От любви, от объятий и страсти!

От тебя, Яшодхара, ужасней всего

Мне отречься… Но, землю спасая,

Я спасу и тебя, и с тобою — того,

Кто под сердцем твоим возрастая,

Скоро должен на свет появиться… Но я

Не дождуся его появленья,

Иль тогда поколеблется воля моя,

И погибнут святые стремленья.

О, жена! О, дитя! О, отец! О, народ!

Вы со мною разделите муку!

Чтоб весь мир увидал новой жизни восход,

Не должны проклинать вы разлуку!

Я решил и иду! И пока не зажгу

Возрождающей истины света,

Я вернуться назад не могу! Не могу!

Не могу не исполнить обета!

И с любовью коснулся он ног её лбом

И, несказанной мукой томимый,

Над заплаканным, дивно-прекрасным лицом

Долго-долго стоял недвижимый.

Трижды ложе её обошёл он кругом,

Как святыню, и руки слагая

На взволнованном сердце печально крестом,

Он промолвил:

— Прощай, дорогая!

Не вернусь я сюда никогда, никогда!

И три раза уйти он пытался,

Но любовь в нём горела, как утром звезда,

И опять он, опять возвращался.

И закрыл он одеждой лицо и проник

За расшитую ткань занавески.

Там, как лилий роскошных, красавиц цветник

Спал в полуночном трепетном блеске.

Возле двери, как лотосы царственных вод,

Гаутами и Ганга. А дале –

Их прекрасные сёстры, не зная забот,

Безмятежно и сладостно спали.

— О, подруги! Приятно глядеть мне на вас, –

Он сказал, — вас покинуть жалею.

Но останусь я здесь, и приблизится час

Дряхлой старости, смерти за нею.

Как лежите вы здесь, убаюканы сном,

Так и смерть вас задушит рукою…

Если роза увянет, что будет потом

С ароматной её красотою?

Где скрывается пламя угасших лампад?

Ночь, сомкни их уста и ресницы,

Чтоб они не настигли меня и назад

Не вернули в объятья царицы!

Чем счастливее жизнь они делали мне,

Тем грустней, что подобно растеньям,

Мы сначала живём в ароматной весне;

Но мгновенье летит за мгновеньем:

Осень, холод, ненастье… А там и зима…

Листопад… А за этим, кто знает…

Вновь, быть может, весна и холодная тьма,

Жизнь и смерть всё вокруг изменяет.

Нет, я жизни такой не хочу, хоть текли

Мои дни здесь в блаженстве и лени,

Между тем, как другие валялись в пыли

И во мраке склоняли колени.

О, прощайте, друзья! Я иду вас спасать

От неволи, от зла и проклятья!

Как прекрасно, как сладостно всё мне отдать

За добро и за вас, мои братья!

И вышел Сиддхартха из мирного дома,

Лазурное небо над ним,

Бессонные звёзды глядят так знакомо,

Лаская сияньем своим,

И ветер целует одежд его ткани,

И тихо раскрыли цветы

Сердца и струят аромат в обаяньи,

К нему простирая листы.

И радости вторя, в мечтаниях райских,

И голосу неба внемля,

До моря от горных вершин Гималайских

В восторге дрожала земля.

Четыре сияющих мужа суровых

И духов невидимых рать

Сошлися к воротам в блестевших покровах

Покой горожан охранять.

И долго смотрели, скрестив свои руки,

На то, как царевич стоял

И взор свой в любви бесконечной и муке

В слезах в небосклон устремлял.

Но дальше проходит царевич во мраке.

Вот видит он Чанну… тот спит…

И шепчет царевич:

— Подай мне Кантхаку…

Но тот, пробудясь, говорит:

— О, мой государь, что случилось с тобою?

Далёко ещё до зари.

Ужель ты поедешь ночною порою?

— Тс… тише, мой брат, говори.

Иди и седлай мне коня. Я обязан

Покинуть темницу. О, верь,