Свет Азии

— Таков был мой род, — он сказал.

— Твой род был велик. Но из предков который

Подобно тебе поступал?

Учитель ему возразил:

— Не об этом

Сказал я: невидим мой род,

Мой род — это Будды, чьим светлым заветом

Их верный потомок живёт.

И та, что теперь перед нами картина

Была у ворот городских:

Царь в воинском платье приветствовал сына,

Босого, в одеждах худых.

Отшельника сына, кто, сердце питая

Любовью к собратьям своим,

Стал выше царей и, величьем сияя,

Был миром почтён и любим.

И прежде Владыка, как я пред тобою,

Колени склонил пред отцом,

И в дар ему нежно принёс он с мольбою

Сокровища в сердце своём,

И тоже тебе, мой отец, приношу я.

И взял его за руку он

И, толпы народа смиренно минуя,

Внушал ему правды закон.

И царь, и царевна шли рядом с Владыкой,

А он им четыре открыл

Возвышенных истины властью великой

И восемь тех правил внушил,

Безропотно следуя коим, спасенье

Цари обретут и рабы.

Стезя та имеет четыре ступени

И восемь законов судьбы.

Мудрец и невежда — все поздно иль рано

Достигнут на этом пути

Того, что зовётся блаженство, нирвана,

Что может от жизни спасти.

Так Будда с родными в ворота вступает:

Отец — с его чашей в руках

Речам мудрым с жадной любовью внимает,

Жена — осушивши в очах

Все слёзы разлуки, увидев священный

Великий спасительный свет.

В ту ночь Яшодхара и царь вдохновенный

Вступили на путь примиренья блаженный,

На коем волнения нет.

Книга восьмая

В местечке Нагара равнина широко

Вдоль речки Коханы легла.

От врат Бенареса на север востока

Дорога до мест сих вела.

Воловья упряжка пять дней путь держала

От храмов столичных сюда,

Где ныне земля позабытой лежала

Без пахарей верных труда.

Здесь нет суеты, и покрыта равнина

Ковром ароматным весь год,

Над нею блестят, как венцы исполина,

Снега Гималайских высот.

Деревья в зеркальные воды глядятся…

Небес её нет голубей,

И духи, её покровители, чтятся

Глубоко до нынешних дней.

Сквозь частый кустарник, цветами увитый,

Лишь ветер проникнет с трудом,

И плющ, пробиваясь сквозь старые плиты,

Над ними повиснул шатром.

С камедных деревьев иль с кедра порою

Змея на плиту проползёт,

Шипя, извиваясь, блестя чешуёю,

И в трещине вмиг пропадёт.

По гладкому полу, где некогда властно

Ступали вельможи, цари,

Там ящеркам бегать теперь безопасно,

А там, где был трон, посмотри:

В обломках его притаилась лисица…

И только лишь горы одни,

Живительный воздух, холмов вереница

Уж в наши осталися дни,

А всё остальное, что в жизни мы ценим,

Исчезло, как облако утром весенним.

В том месте стояла столица когда-то

Царя Шуддходаны. И Будда народ

Учил, озарённый сияньем заката

С холма, что так пышно цветёт.

Рассказ есть подробный в Священном Писаньи

О том, как встречаем он был

В роскошных чертогах, как всем в назиданье

Он чистую мудрость открыл.

О том, как толпа его слушала жадно

В саду, близ дворцовых палат,

Где били фонтаны, где розы нарядно

Блистали, струя аромат.

Там было четыреста тысяч народа,

Он вправо сидел от отца…

Вокруг — все великие древностью рода,

Все — верные трону сердца:

Князья Дэвадатта, Ананда, а дале,

Одетые в жёлтый хитон,

Шарипутра и Моггалана стояли –

Два нищих, внимавших Закон.

Рахула глядел, меж колен его стоя,

С улыбкой любуясь отцом,

У ног — Яшодхара, забыв всё земное,

Сидела с счастливым лицом

В предвиденьи высшей любви бесконечной

И жизни, которой чужда

Бессильная старость, восторг скоротечный

И смерти холодной вражда.

Исчезли, как дым, её скорбь и печали,

Она ему руку дала,

Поверх серебра её тело объяли

Покровы от пят до чела –

Всё жёлтого цвета, такого как Будда

Избрал для себя, в них она

Всех ближе к нему оставалась, покуда

Ей жизнь в этом мире дана.

Речей его дивных и тысячной доли

Не в силах я здесь передать.

Их ветер свободный развеял на воле,

Их время украло, как тать.

За мудрость его, за любовь его к людям

Учителя свято я чту,

Но мы по намёкам теперь только судим

Премудрых речей красоту.

Я знаю ничтожную часть по писанью,

Я знаю, что Будде внимать

Слетела с небес и примкнула к собранью

Бесплотных незримая рать.

Все души усопших, все дэвы собрались

Внимать благодатным речам,

И адские пасти в тот час разверзались,

И муки забылися там.

Казалося, солнце уйти не желало

За грань оснежённых вершин,

И медлила ночь распахнуть покрывало,

И дивным речам, притаившись, внимала

Из пропастей бездн и долин.

Меж ночью и днём (так гласит нам писанье)

Пленительный вечер стоял,

Как юная дева в пурпурном сияньи,

Всечтимому кротко внимал.

Волнистые тучки казались кудрями,

Луна — её перл на челе,

Бесценные звёзды сверкали камнями,

А тьма, точно ризы, плыла небесами

И стлалась по сонной земле.

Дыхание этой волшебницы дивной

Дарило земле аромат,

В то время, как музыке речи призывной

Внимало и небо, и ад.

Раб низкий, богач, неизвестный и знатный,

Рождённый арийцем и млечх –

Все слушали жадно, была всем понятной

Всечтимого ясная речь.

Он так говорил, что вокруг всем казалось:

Он их говорил языком,

Хоть множество разных народов собралось,

Язык его был всем знаком.

Писанье гласит, что не только народы,

Но птица, и зверь, и змея

Постигли завет милосердья, свободы

И тягостный смысл бытия.

Все жизни в телах обезьяны, шакала,

Оленя, медведя и льва

Постигли, что время спасенья настало,

Что истина в мире жива.