Свет на исходе дня

— Вот именно, — Вербин помолчал, ожидая, но радист дверь не открыл. — Вы что, серьезно?! — удивился Вербин.

— А вы для меня посторонний, — сказал радист уже без улыбки. — Мне распоряжение начальника колонны нужно.

Вербин направился к Родионову.

— Это вы приказали не давать мне связь? — спросил он.

— А что, не дают? — с интересом воззрился на него Родионов.

— А то вы не знаете! Боитесь, как бы мимо вас не прошло?

Родионов покачал головой.

— Понимают… — сказал он одобрительно. — Я не приказывал, они сами додумались. Вдруг вы на нас капнуть хотите. — Он глянул насмешливо. — Хотите?

— Не хочу.

— Неужто вступитесь?! — Родионов сделал большие глаза.

— Нет.

— А, понимаю, — улыбнулся начальник колонны. — Ваше дело сторона. Думаете, удастся?

Вербин не ответил, лишь смотрел молча, и Родионов сказал:

— Алексей Михайлович, вы ведь специалист, каких мало! Профессионал! Вы все наперед знаете!

— Ну и что?

— Да ведь мы правы! — запальчиво сказал Родионов. — Правы! Неужели вам никогда не хотелось постоять за правое дело?!

— Я же вам не мешаю, — спокойно ответил Вербин. Родионов осекся, глянул на Вербина и даже с некоторым восхищением повертел головой.

— И как это вам удается?

— Что?

— Уходить от ответа. Научили бы. Я-то всегда как дурак: спрашивают — отвечаю: «Да!» «Нет!» Я по наивности, грешным делом, считал, рано или поздно человек «да» или «нет» сказать должен. Хоть раз в жизни. Как говорится, сколько веревку ни вить, а концу быть. Да, видно, теперь не так.

— Прикажите дать мне связь, — сказал Вербин.

— Конечно, конечно… Пожалуйста. Только, знаете, не откажите в любезности: позвольте присутствовать…

— Контроль?

— Что вы, что вы! — Родионов замахал руками. — Господь с вами!.. Поучиться хочу. Мне твердят, что я дипломат плохой. Никудышный, можно сказать. Так хоть вы, Христа ради, в науку возьмите. И не церемоньтесь со мной, не стесняйтесь… Знаете, как раньше мальчишку в ученье определяли. Колотушки, за вихры таскают… Правда, теперь уже не ухватишь особенно, — Родионов провел ладонью по редким волосам.

— Пожалуйста, — сказал Вербин. — Хотите — присутствуйте.

— Спасибо большое! — живо отозвался Родионов. Он сделал паузу, помолчал и усмехнулся криво, с каким-то сожалением, даже с печалью. — Это я пошутил. Говорите один, вам без меня свободнее будет. — Он опустил голову, уткнулся взглядом в бумаги и сразу приобрел отсутствующий вид.

Вербин направился в диспетчерскую. На этот раз радист, ни слова не говоря, впустил его, запер дверь и включил рацию.

— «Графин», «Графин», ответьте «Зурне», — сказал он в трубку, трогая ручки настройки. — «Графин»? Милочка, с тобой будут говорить. — Он отнял трубку от уха и молча протянул Вербину.

— Диспетчер? Вербин говорит…

— Слушаю вас, Алексей Михайлович, — отозвался женский голос.

— Мне нужно поговорить с управляющим.

— Он в командировке.

— Надолго?

— Не знаю. Вы подождите, я позвоню секретарю…

Некоторое время в трубке было тихо, лишь слабые шорохи, скрипы и треск напоминали о расстоянии.

— «Зурна», я «Графин», — донесся женский голос. — Алексей Михайлович, управляющего вызвали в главк. Подробностей я не знаю, но, кажется, по вашему делу.

— Хорошо. Зарегистрируйте мой вызов и дайте, если можно, главного инженера.

Он снова слышал шуршание эфира, отдаленные звуки, едва слышные голоса, слабую музыку, потом долетел голос главного инженера. Управляющего на самом деле вызвали в главк по делу о Марвинском болоте. Вербин сообщил, что решил вернуться, но сейчас ему кажется, что лучше остаться до приезда управляющего.

— Да, да! — обрадовался главный инженер. — Задержались. Я понимаю, тебе там уже невмоготу, но лучше подождать, чем потом ехать снова. Мы тебя вызовем на связь.

Итак, он оставался. Он был свободен и спокоен, никто не мог его упрекнуть, совесть его была чиста.

В июле в полную силу вошли травы: возле уреза реки, там, где над обрывом носились ласточки, огоньками горел дербенник, а но заводям расцветали стрелолист, белокрыльник и сусак…

Время исчезло. Его не стало, был один день, не имевший начала и конца, пропали недели, — был один день, называемый июль, длинный погожий день, в котором остановилось время.

И все же, хотя дни тянулись долго и медленно, Вербин не успел оглянуться, как июль отошел.

На людях они вместе не показывались, встречались в лесу. И он, многоопытный горожанин, с мальчишеским нетерпением ждал встреч с деревенской девушкой, выросшей в глуши громадного леса.

С Дашей было легко. Она не задавала лишних вопросов и понимала, а скорее угадывала, чего не следует трогать. Не было случая, чтобы она спросила не к месту или попала впросак с ответом. Она умела молчать, но не тягостно, а легко, свободно, в этой молоденькой деревенской девушке самопроизвольно, без подсказки и как бы от рождения жило умение понимать.

Ночи они нередко проводили в старом заброшенном доме среди болот. Даша устроила на чердаке подобие жилья и приносила из дома еду, Вербин покупал продукты в магазине и тайком, пряча от посторонних глаз, относил на кордон.