Свет на исходе дня

Вербин остался один. Он сразу ощутил глухой ночной лес вокруг, болото, холод, одиночество. Мокрая одежда липла к телу и казалась ледяной. Пока они шли, движение, близость Даши и нервное возбуждение согревали его, вернее, он просто не чувствовал холода. Сейчас он понял, как продрог.

Он осторожно поднялся по ступенькам и заглянул в окно. При свете свечи у дощатого стола сидел немой старик, сосредоточенно разбирал пучки трав, обламывал их и раскладывал по всему столу. Знаками Даша пыталась ему объяснить что-то, но старик оставался непроницаемым и неподвижным, лишь руки его продолжали быстро и механически ломать сухую траву.

Вербина бил холодный озноб, просто зуб на зуб не попадал, Даша вышла и увидела, как он замерз.

— Озябли? — спросила она с участием. — Сейчас отогреетесь.

Она повела его вокруг дома к задней стене, по которой косо шла лестница на чердак. Они поднялись по скрипучим ступенькам. Густой травяной дух заполнял кромешную темноту, в запах можно было войти, как в воду, и погрузиться в него с головой. Даша поднялась первой, пошарила в темноте, потом в руках у нее чиркнула и загорелась спичка, высветив нежный овал лица, светлые пряди волос и огарок свечи, который она держала в другой руке.

Неверный огонек слабо осветил помещение на шаг-два вокруг: связки трав, образующие густые заросли. Узким проходом Даша повела Вербина в глубь чердака, свет огарка с трудом раздвигал темноту.

В углу на сене он увидел ватное одеяло и подушку. Даша укрепила свечу в консервной банке, расправила одеяло и взбила подушку.

— Вам обсохнуть надо. Разденьтесь и ложитесь. — Она отвернулась.

Он снял влажную одежду, лег и укрылся. Даша развесила рубаху и брюки, ладонью тронула его лоб: «Да вы весь дрожите, бедный», — она быстро наклонилась, коснулась щекой его лица и задержала губы на лбу, проверяя, как мать у ребенка, нет ли жара.

Снова, в который раз, ему вдруг показалось — это было уже когда-то: запах трав, ласковое прикосновение наклонившейся к нему женщины — все повторилось.

— Вы горите, как бы не захворать, — сказала Даша и поднялась. — Обождите, я сейчас.

Он услышал быстрые, легкие и как бы ускользающие шаги на лестнице, закрыл глаза и забылся. Волны запаха приподняли его и покачивали едва, тело сделалось бесплотным, кружилась голова. Очнулся он от слабых прикосновений. Стоя на коленях, Даша макала свернутую тряпицу в какую-то жидкость и осторожно обмывала ушибы и ссадины на его лице.

— Что это? — спросил Вербин.

— Свинцовая вода и бодяга. Я у старика взяла.

— Он здесь живет?

— Да. Здесь когда-то кордон был, лесник жил. Но давно, еще до войны. А потом дом пустой стоял, обветшал весь. Деревенские сюда не ходят, далеко, да и болото кругом. Еще говорят, место недоброе.

— А вы не боитесь?

— Нет, — она улыбнулась.

— А старик этот откуда?

— Говорят, он у нас в войну появился. Сначала где придется жил, потом здесь поселился. Сюда до сих пор никто не ходит, боятся. А у него никого нет.

— Как же он живет?

— Ягоды собирает, грибы, травы… Хозяйки ему во дворах еду оставляют, он в дом редко к кому заходит, только если доверие имеет. Я ему тоже иногда приношу, меня он не боится. Видно, был у него кто-то раньше, и говорить он мог, да вот случилось что-то… Может, его напугали в войну, он с тех пор молчит и чужих стережется. — Даша обмыла все ссадины и наложила примочки. — Потерпите, я сейчас, — сказала она ласково, потом велела перевернуться и неожиданно раскрыла его; он не успел ничего подумать, как она взяла банку с мазью и стала растирать ему спину. — Сейчас согреетесь.

Он почувствовал легкое жжение, которое разлилось по всей спине и проникло под кожу. Спустя время горело уже все тело, стало жарко, на лбу выступила испарина.

Вербин лег на спину и посмотрел Даше в лицо. Она обтирала ладони, он взял ее руку, поцеловал; Даша замерла, опустив лицо.

— Даша… — Он попытался привлечь ее к себе, но она напряглась и отстранилась. — Даша…

Она молчала и не двигалась, размышляя о чем-то, — похоже, ее одолевали сомнения, и вдруг решительно, точно кидалась в воду, она отогнула край одеяла и легла рядом.

— Даша!.. — прошептал он, задыхаясь от нежности, которая рвала грудь и теснила сердце.

— Быстрей!.. — судорога переломила ей голос.

Вербин обнял ее, зарылся лицом в шею и волосы, — мгновение она была напряжена и неподвижна, потом порывисто обхватила его, прижалась и в беспамятстве, неумело стала целовать.

Они вместе пережили мучительную боль, потом долго лежали молча, оглушенные тем, что произошло. Вербин приподнялся на локте и заглянул ей в лицо. Одинокая слеза блестела в углу ее глаза, отражая огонь свечи.

— Вот я и стала женщиной, — спокойно, но каким-то чужим, неподвижным голосом сказала она.

— Даша… — Вербин поцеловал ее — ни он, ни она не испытывали радости; только печаль, и похмелье, и глухое сожаление присутствовали в одуряющем запахе трав.

Они уснули под утро, когда горечь ослабла и они привыкли немного к той оглушительной перемене, которая случилась ночью.