Свет на исходе дня

Из дыма, из причудливого мельтешения теней выскочила вдруг Варвара. Она была босая, в короткой юбке, с голыми руками, открытой шеей и прикрытой едва грудью, с растерзанным венком на голове, лицо ее было испачкано сажей — язычница, да и только! — налетела, схватила жарко за руку.

— Алеша, давай прыгнем! Скорей! — Она с силой тянула его в круг, где горел костер. — Давай скорей!.. Как прыгнем, так и любиться будем! Постарайся уж… Ну, скорей! Не упирайся… Сегодня все можно! — В глазах ее, как в темной глубокой воде, жутковатыми всполохами отражался огонь.

— Подожди, Варя, не надо… Погоди, не тяни меня, — неловко придерживал ее Вербин.

— Экий ты!.. Хоть раз сделай от души да вволю! Стыдишься? Ну, так бежим, в стогу схоронимся… На Купалу все дозволено, все можно… Сладко да вдосталь! Ну? Скорей!..

Он вдруг застыл. В общей неразберихе, в безостановочном движении, среди снующих фигур, в мельтешении взбудораженных лиц, среди разверзнутых в крике и хохоте ртов, среди шума и беготни он увидел Дашу.

Она стояла неподвижно за костром в толпе зрителей и не отрываясь смотрела на них с Варварой. Горячий воздух костра колебал ее черты. Варвара перехватила взгляд Вербина.

— А-а! — засмеялась она понятливо. — Дашка! Неужто из одной тарелки едим?! Вот уж с кем не думала! Ты смотри, тихоня лесная! Ну, иди, покумуемся… Иди, подругами станем… Мы ж с тобой теперь вроде сестер молочных! — Она захохотала безудержно, сверкая зубами и запрокидывая вверх лицо.

Даша повернулась и пропала. Пронеслись скачущие, чумазые, задыхающиеся от бега и хохота пары, он не заметил, как исчезла в толчее Варвара, вокруг клокотал шалый, неистовый кураж. Вербин с трудом пробрался сквозь толпу и направился в светлый ночной полумрак.

На краю луга было туманно и пусто. Сюда доносились всплески смеха, крики, переборы гармони, но здесь было тихо, от леса тянуло холодом и сыростью. Всматриваясь в темнеющие впереди кусты и деревья, Вербин медленно шел к опушке. Легкие, прозрачные рваные сгустки тумана невесомо висели над землей.

— Даша, — позвал он негромко. — Даша…

Но ее нигде не было, точно она превратилась в клок тумана, в куст, в дерево или в один из цветов некошеной луговой межи.

5. Вербин вошел в лес. Звуки праздника сразу стали заметно глуше, лес как будто отгородился от всего, что нарушало его покой: без малейшего шевеления стояли в беззвучии кусты и деревья. Вербин осторожно шел, озираясь и всматриваясь в неразличимые в полумраке заросли. Лес, казалось, застыл в сторожком ожидании, литая тишина царила вокруг.

Вербин остановился.

— Даша, — позвал он снова. Голос не проник за пределы окрестных кустов и деревьев: лес не пустил его дальше того места, где стоял Вербин. — Даша! — сказал он громче, но звук и теперь остался на месте и повис в воздухе над головой.

Было тихо. Уныло и жутко простонала на болоте выпь. Вербин прислушивался и всматривался в темную, молчаливую и в то же время кажущуюся обитаемой чащу. Какие-то тени, шорохи и непонятные скрипы окружали его, фосфоресцирующие огоньки появлялись и исчезали в уплотнениях темноты — заросли казались живыми: ощутимое пристальное внимание исходило из их глубины. На болоте вновь душераздирающе прокричала выпь. Вербин почувствовал беспокойство: заметная враждебность была разлита вокруг, присутствовала рядом и повсюду. Он не думал об опасности и не верил, что ему что-то угрожает, и в то же время плотная, холодная безотчетная тревога сродни той, какая бывает на кладбище, сковала мысли и заполнила грудь. Он и сейчас не принимал всерьез рассказы деревенских жителей и предостережения бабы Стеши, но тугая тревога не поддавалась рассудку и стойко держалась внутри.

«Спокойно, — приказал себе Вербин, — спокойно». И тут же вздрогнул и замер: поблизости охнула и пронзительно хохотнула сова. Вербин напряженно озирался по сторонам. Зыбкие огоньки колобродили по лесу.

— Даша! — позвал Вербин, продираясь сквозь ветки.

Он оказался на покатой поляне, по краям которой густо росли деревья. Здесь было светло, в тишине отчетливо журчал близкий ручей. Белесый, холодный, мглистый свет заполнял поляну, светлым было ледяное небо, ночной лес был погружен в немое оцепенение, размытыми темными пятнами проступали пни и стволы.

— Даша! — позвал Вербин и окаменел: в жуткой тишине от сплошной черноты зарослей беззвучно отделилась высокая темная фигура.

Вербину на мгновение показалось, что он оглох: без единого звука, бесплотно, в ужасающей тишине фигура медленно двигалась к нему. То ли он оглох, то ли в мире исчезли все звуки.

Он не размышлял, не задавался вопросом, человек ли это, дух ли, галлюцинация или игра воображения: фигура существовала и приближалась.

Вербин посмотрел по сторонам: он был один. Это было не просто одиночество, он был один на земле.

Никогда прежде он не испытывал такой пронзительной незащищенности: по земле прошел мор, он один из всех выжил.